Разные лица - Семён Работников (1987)

Уже не было в живых бабки Натальи. Видно, предчувствовала она свою смерть, когда прощалась с внуком. Месяца через три после его отъезда она тоже уехала к дочери. Егорка первое время сильно скучал о доме. А что испытывала она, на старости лет оказавшаяся в чуждой ей местности?! Но не вернулась назад, а осталась в большой беспокойной семье, взвалив на свои плечи заботы. Конец ее был мучителен. За год до смерти она ослепла, временами мутился рассудок, своего нового внука она называла Егоркой, вешала на руку корзину и собиралась в лес по грибы, — не от того ли, что когда-то она сильно ушибла голову? Егорка служил в армии и изредка получал письма, в которых тетка сообщала ему о бабушке. Однажды он прочитал, что бабушка умерла. Он вышел из шумной казармы, забрел в лес и лег на траву. Рядом с ним появилась пустота, пятно, которое долго не заполнится и не зарастет ничем, может быть, никогда. Такую связь он чувствовал в эти минуты с бабушкой, что ему казалось, вместе с ней умерла и часть его самого. Это была первая утрата в его сознательной жизни, и он переживал долго, молча, боясь, что если он кому-нибудь скажет, то не станет в его душе нежной грусти о ней.

И вот теперь, когда он оказался в родных местах, не осветленных присутствием Натальи, он переживал еще раз, заново, словно только вчера получил известие о ее смерти. Он бродил по полевым дорогам, берегом реки, лесной опушкой, заходил в лес, чего-то искал и не находил.

Год назад из письма матери он узнал, что Феня вышла замуж за его друга Кольку, а до этого мать часто писала ему: «А еще меня спрашивала Феня, когда ты приедешь на побывку». Приятно было сознавать, что кто-то думает о тебе. Но теперь, похоже, уже никто не думал, кроме матери, которая осталась такой же, какой была пять лет назад, — по-вдовьи терпеливой и сильной. В деревне она заняла место своей свекрови. В какой-то мере оно досталось ей по наследству. Прожить двадцать лет с такой старухой и ничего не перенять от нее — было бы странно, рассуждал народ и шел к Орине со своими болями и бедами. А Орина, как и тогда Наталья, немного тяготилась своим положением, но чем могла — помогала.

Соскучившись в деревне, Егорка решил съездить в районный город, где теперь жили Феня и Колька. День был воскресный, базарный, все шли на рынок или возвращались оттуда с каким-нибудь приобретением — деревянной кадкой для засола огурцов, граблями, вилами, визжащим поросенком в мешке, кроликом, новым веником или мочалой из лыка. У всех были загорелые грубоватые лица, и Егорка, бледный, худой, в серых, тщательно отглаженных брюках и белой нейлоновой рубашке с закатанными рукавами, резко выделялся в толпе. Он толкался на базаре, вслушиваясь в родной говор, затем вышел на центральную улицу и медленно побрел в тени подстриженных лип. Делать ему пока было нечего, и в кармане денег рубля полтора — остаток стипендии. У матери попросить он не решился. «Схожу искупаюсь, потом в столовую, в кино, а вечером — на танцы. Должно хватить», — думал он, гремя в кармане мелочью.

На перекрестке он чуть не разминулся с Колькой. Они рассеянно посмотрели друг на друга, каждый был занят своими мыслями и не ожидал такой встречи, но, пройдя несколько шагов, оба разом оглянулись и остановились.

— Колька!

— Егорка!

— Вот встреча!

— А я гляжу, — заговорил Колька, в улыбке щуря глаза, — что-то знакомое. Оглянулся — ты!

Он тискал его пальцы своей грубой широкой рукой. «В детстве я был сильнее его», — подумал Егорка, морщись от боли. Колька был на полголовы ниже, но в полтора раза шире в плечах. Что-то мужицкое было в его лице и фигуре. Егорка рядом с ним чувствовал себя юным.

— Когда приехал?

— Неделю назад.

— Что мы стоим? Пойдем. Мне надо шкуру телячью сдать. В деревне теленка зарезали.