Разные лица - Семён Работников (1987)

— Ты обижаешься на мою мать?

— Мать и дочь — и то ссорятся. А мы ведь — свекровь и невестка. Мне обижаться на твою мать нельзя, и ей на меня — тоже. Мы жили мирно.

— А как же мать одна?.. Оставайся. Никуда не езди. Вам хорошо будет вдвоем.

— Я не сразу уеду, а подожду, пока мать без тебя привыкнет.

Егорка не стал больше уговаривать бабушку остаться: ведь он сам уезжал. Он думал о матери: как ей будет тоскливо одной, какими темными покажутся осенние вечера, длинными — зимние ночи! Почему он не хотел, чтобы она пошла за Тихона? Он думал о себе и не знал, что придет время, когда она останется совсем одна. Вот мать всегда думала о нем и не вышла замуж, наверно, потому, что догадывалась, как Егорка относится к этому. Всю себя, всю молодость она отдала сыну, а сын покидает ее. А жили бы два человека, она и Тихон, объединенные если не любовью, то необходимостью, и легче было бы ей пережить разлуку, и с другим бы настроением уезжал Егорка, не коря себя.

День был хмурый, временами моросил дождь. Хорошо уезжать в такую погоду, говорят, это на счастье. Родные места печалились, провожая Егорку, он окидывал их взглядом, тоже туманился грустью — когда он их снова увидит? Но тут же сердце щемило радостью от ожиданья дальней дороги, большого мира, который откроется перед ним.

Шли деревней по тропке под ветлами, тополями, березами и липами, под ними прошло Егоркино детство и началась юность. С деревьев капало, точно они плакали о нем. Он поднял голову и посмотрел вверх в густые кроны. Он уходит, а они остаются. Прощайте, прощайте надолго.

В знакомом палисаднике с кустами сирени мелькнуло платье, Егорка замедлил шаги и пропустил вперед мать и бабушку. На него глядели улыбающиеся ореховые глаза Фени. Егорка тоже без грусти глядел в них. Они радовались короткой встрече и не знали, что такое разлука. Подойти бы к ней и сказать одно слово, но Егорка не нашел этого слова, он вспомнил о дороге, улыбнулся глядевшей на него девушке, Феня улыбнулась ему, и он пошел догонять мать и бабушку.

Вот и крайний дом. Женщина хотела перейти улицу, но, увидев их, остановилась.

— Идите. Не буду переходить вам дорогу… Сынка провожаешь, Орина?

— Сына.

И обе вздохнули.

Дорога поднималась полем в гору. С горы, где когда-то стояла рига, можно последний раз поглядеть на деревню — на избы, прячущиеся под старыми деревьями, огороды, на поля и перелески, на реку и лес за рекой, там они с бабушкой любили собирать грибы. И вот уже все уходит за холм. Дорога упирается в лес. Орина идет впереди, Егорка и Наталья — немного поотстав.

— Чует мое сердце, не увидимся мы больше, — вдруг говорит старуха.

— Что ты, что ты, бабка?! Через год я приеду. Увидимся!

Егорка кладет на ее костлявое плечо руку и прижимает к себе. Ему хочется разрыдаться, но он крепится и глядит на нее. А старуха плачет, роняя слезы себе на грудь, на Егоркины руки, на землю.

Мать поехала провожать его дальше, а бабушка осталась стоять.

— Ну, прощай, — говорит она, последний раз оглядывая внука.

И вот уже нет ее, а он сидит и смотрит на бегущие за окном телеграфные столбы. А потом остается позади мать, а он один вырывается вперед — и летит, летит все дальше, в неизвестность, в будущее.

17

Егорка не ожидал, что его первая разлука будет такой долгой: год работы, три года службы в армии, год учебы в институте — все это шло друг за другом беспрерывно, и только через пять лет он смог навестить родные места.