Разные лица - Семён Работников (1987)

Дома у Егорки было всего наготовлено вдоволь, нажарено и наварено, только не было никакого вина: ни красного, ни зеленого — так называли в деревне водку, и Егорка не знал, что это такое и почему люди, выпив вина, начинают пошатываться и делаются непохожими на самих себя.

— Ты пробовал вино? — спросил он Кольку.

— Пробовал. Раз отец, пьяный, уснул за столом, и я допил из его рюмки. Ску-усно!

Егорка вздохнул:

— А я нет.

Только он сказал это, как носок его ботинка задел что-то, он нагнулся и в летошней побуревшей траве увидел бутылку, на который было написано: «Водка». Она была, конечно, пустой, но на дне еще осталось на глоток.

— Зеленая! — радостно закричал Егорка, поднимай бутылку. — Теперь и я попробую!

— Оставь немножко и мне, — попросил Колька.

— Ты уже пробовал, — пожадничал Егорка и торопливо выпил из бутылки остатки.

А потом уставился глазами, полными слез, на Кольку. Ему показалось, что его обманули, вместо меда дали дегтя.

Горечь во рту была такая, словно наелся осиновой коры или полыни. Обида его обратилась на Кольку, и он едва не ударил его.

— Что же ты?! — сказал он.

— Не знаю, — оправдывался Колька. — Наверное, у отца была другая…

Друзья отправились к колодцу, зачерпнули бадью воды, и Егорка долго полоскал рот и пил студеную воду, чтобы избавиться от полынной горечи.

У клуба в центре деревни, где были сделаны скамейки, плясали парни и девки. Спешить туда не стоит: настоящее большое гулянье будет вечером в сумерках. Под окнами домов собрались люди, — у одного дома сидели старухи и бабы, у другого сошлись мужики. Ребята подумали и решили идти к мужикам. Когда те собираются, всегда вспоминают войну.

Принарядившиеся мужики сидели перед домом Якова Горелова на бревнах, с зимы припасенных хозяином для ремонта избы. Тут были сам Яков, недавно овдовевший Тихон Патрикеев, хромой Иван, одноногий Петр, Александр с пустым правым рукавом и еще человек пять-шесть. Ласковый весенний ветер разгонял махорочный дым.

— Из нас двоих, Сашка, можно одного целого человека сделать, — говорил Петр сидевшему рядом с ним Александру, — Давай жребий кидать: или ты отдашь мне левую ногу, или я тебе — правую руку. Согласен? А то что мы — двое убогих?!

Александр был грустный и не ответил на шутку.

— На войне, — сказал Иван, — самое страшное — не убитым быть, а остаться самоваром.

— Что такое самовар? — спросил Егорка.

Иван снисходительно посмотрел на мальчишку, но удостоил его ответом:

— А это когда человек без рук и без ног. Таких самоварами называли. Я раз видел одного: несли его на носилках, а он улыбался.

— Я тоже не боялся смерти, — заговорил Яков. — Как попал на фронт, сказал себе: убьют — ну и хрен со мной! Смерть-то одна у человека, рано или поздно, а умирать надо. Так чего ее бояться?

— Но ведь и жизнь одна, — сказал Александр.

— Одна, — согласился Яков и продолжал: — В каких только я переделках не был! И с парашютом прыгал, и в разведке был, а однажды мы вдвоем с земляком атаку отбили. Не знаю, как я тогда уцелел.

Егорка сглотнул слюну и подвинулся к Якову.