Разные лица - Семён Работников (1987)

Такие люди появлялись в доме Горюновых, долго и нерешительно скреблись о дверь и входили — старуха или женщина, раньше времени превратившаяся в старуху, — трудно понять. У них был сумрачный взгляд и глубокие морщины на лице. Заговаривали не сразу, крестились на иконы, кланялись, сморкались и кашляли, со страхом глядели себе под ноги — не наследили, не напачкали ли, и никак не могли подобрать слова.

— Наталья Ильинична, к вам… Сделайте милость, не откажите… Прослышали о вас… А мы уж в долгу не останемся, чем можем, отблагодарим.

— Что у вас? Сказывайте, — Наталья глядела настороженно.

Вошедшая снимала с головы шаль. Нет, она еще не старая: в волосах ни одной седой пряди.

— Муж у меня… Везде запросы посылала. Ни в живых, ни в мертвых не значится.

— А я-то тут при чем?! — Наталья темнела лицом.

— Может, скажете…

— Ошиблась ты, милая. Я вывих вправить могу, соринку из глаза вынуть.

— Я уж не знаю, к кому и не обращалась! То выйдет, что он живой, то мертвый.

— И напрасно, напрасно. Сколько лет прошло!

— Может, он в Америке.

— Из мильёна один.

— Его в убитых нет. Без вести пропавший.

— У меня тоже зять без вести пропал. Это значит — убит. На войне-то, милая, некогда считать, записывать да с попами хоронить. На поле брани — и тело-то не всегда найдешь… Не тешь себя.

— Мне бы только знать — живой он али мертвый.

— Да что вы, смешной народ! Я не вещунья какая.

— Наталья Ильинишна… — не уходила женщина.

Наталья доставала с божницы потемневший медный крест с распятьем, по ее движениям видно, что она делала это только для того, чтобы отвязаться от женщины.

— Гляди.

Она лила воду из кружки на крест, который положила в миску. Егорка несколько раз наблюдал. Чаще крест оставался темным, но иногда на него садилось множество мелких пузырьков воздуха, и он становился точно серебряный.

Женщина приблизилась к столу и, не дыша, смотрит. Ее глаза, думается, вот-вот выпрыгнут из глазниц, рот полуоткрыт, и все лицо искажено. Не отрываясь, она глядит и ждет чуда. Но никакого чуда нет, вода в миске успокаивается, и виден крест. Наталья разводит руками.

— Ничего. Как был, так и есть.

Женщина со всхлипом втягивает в себя воздух, глаза ее глядят, но ничего не видят. Она, как пьяная, идет к порогу и присаживается на край сундука.

— Пустое это, милая, пустое. Никуда не ходи. Наберись духу. Деньги понапрасну не изводи.

При упоминании о деньгах женщина лезет за пазуху, она колеблется — предложить плату и какую? Поняв ее, Наталья машет рукой.

— Ничего не надо. Иди с богом.

Та вздыхает, кутает голову шалью, снова превращается в старуху и, забыв проститься, выходит из избы. Наталья вытирает со стола пролитую воду и кручинится:

— Сколько их нынче, вдов-то. Сердце от жалости переворачивается.

7

Придя из школы, Егорка застал в избе Прасковью Кирьянову и бабку, которые умолкли на полуслове, едва он открыл дверь. Егорка огляделся и по их лицам понял, что Прасковья наседала на бабку, — о чем-то просила ее, а Наталья отнекивалась и ей уже надоел этот разговор.

— Пришел? — обрадованно сказала Наталья внуку. — Давай я тебе на стол соберу.

Она усердно захлопотала, показывая, что разговор окончен. Но Прасковья прочнее села на лавку и не собиралась уходить. Лицо ее было печальным. «Что она к бабке привязалась?» — подумал Егорка. Он знал, что бабушка, если могла, всегда все делала людям.

— Может, ты, тетя Наталья, осуждаешь? — заговорила Прасковья после долгого молчания. — Поэтому и не хочешь помочь.

— Я много раз тебе толковала, что не могу. А если бы могла, все равно бы не стала… А осуждать… Что осуждать? Конь о четырех ногах — и то спотыкается.

— Что поделаешь, если девка оступилась, — вздохнула Прасковья.