Разные лица - Семён Работников (1987)

Она нравилась Егорке. У нее были большие карие глаза, которые Егорка про себя называл ореховыми, потому что они напоминали ему ядро спелого лесного ореха. Нос ее был немного широковат, а губы толсты, но Егорка ничего не видел, кроме ее глаз, от которых, когда они глядели на него, приятно делалось в груди.

— Во что играть будем? — спросил Егорка.

— В куклы. Мне тетя Тоня из Германии красивую куклу привезла.

— Лучше в войну. Дядя Володя не оставил у вас свово нагана?

— Нет. Он только оставил патроны. Я тебе их сейчас найду.

Она присела перед комодом, пошарила внутри и достала лубянку, где вместе с пустыми катушками, клубками ниток валялись стреляные гильзы.

— Ты их мне насовсем отдашь?

— Ага.

Чтобы она не передумала, Егорка побыстрее набил ими свои карманы и согласился играть в куклы. Он стал обладателем целого сокровища, — позавидуют теперь ему мальчишки. Потихоньку достал один и поднес к носу — от патрона пахло сгоревшим порохом. Дети отгородили стульями и табуретками угол, и сразу стало уютно. Феня была домовитой хозяйкой, устраивала гнездо, расставляла камешки и щепки — воображаемую посуду. Время от времени она смотрела на Егорку — не смеется ли он над ней. Он не смеялся, близость Фени, ее короткое ситцевое платьице, ноги, обутые в старые валенки, и особенно ореховые глаза под длинными прямыми ресницами действовали на него так, что он замирал. «Я женюсь на ней, когда вырасту большой», — решил Егорка.

Он, видно, тоже нравился Фене. Она старалась втянуть его в игру, распоряжалась им как мужем, дала понянчить немецкую куклу, которая моргала глазами, пищала и могла переставлять ноги.

— Чай, нагулялись, — позвала Феня. — Идемте обедать. Каша упрела.

Увидев, что Егорка не совсем так ведет куклу, она всплеснула руками:

— Батюшки! Долго ли ручку или ножку вывернуть ребенку?! Ох, забота мне с вами!

Накормив и уложив спать куклу, Феня села передохнуть.

— Умаялась я, — вымолвила она, по-взрослому вздыхая.

— И не надоест твоей бабке головой трясти? — спросил Егорка.

— Она старая и скоро умрет.

— Ой, ой, ой! — раздалось за дверью.

Феня приложила ухо к стене и, подняв палец, чтобы Егорка замер, стала слушать.

— Там тетя Тоня рожает, — шепнула она таинственно. — Когда я буду большой, я тоже рожу ребенка.

— Роди. Мне не жалко, — сказал Егорка.

— А ведь рожать-то больно!

— Зуб больнее выдирать.

Даже Марфа оживилась, подняла голову и, глядя на дверь, зашевелила губами, видно, творя про себя молитву.

Когда там все кончилось, Егорку и Феню впустили посмотреть. Роженица лежала на кровати и старалась заглянуть на ребенка. В глазах ее еще хранилась боль. Чем-то она напоминала Егорке овцу, когда у ней появляются ягнята. А ребенок был маленький, с красным лицом, покрытым белыми точками. Утята, цыплята лишь появятся на свет и тут же бегают, а он был совсем беспомощный и мог только дышать. Неужели и он, Егорка, был когда-то таким?

Новорожденного уложили в бельевую корзину и стали взвешивать на безмене.

— Глядите не уроните, — сказала Антонина.

— Не уроним, — Наталья щурилась, отыскивая точки на безмене.

Потом взвесили пустую корзину, сбросили на пеленки и назвали вес ребенка:

— Восемь фунтов с четвертью.

Быстро истлел зимний день. Уже в сумерках пили чай с медом. Марфу свели с лежанки, где она просидела весь день, меняя руки на ременной петле, и тоже усадили за стол. Она пила чай из блюдца, стоявшего на столе, потому что удержать его в руках не могла. Кончик носа ее окунался в чай.

— Вот и дождалась внука от последней дочери. Теперь и помирать пора, — говорила она.

— Да, — вздохнула Наталья, — не приведи бог дожить до глубокой старости. Умереть бы на своих ногах. Все бы работать, а потом в одночасье и сковырнуться.

— Я смерть денно и нощно молю, чтобы избавила от хлопот обо мне.