Разные лица - Семён Работников (1987)

Тут в избе наступила тишина. Замерзшие стекла искрились от голубого лунного света и бросали на пол светлые квадраты. Кто-то прошел под окнами, и утоптанный снег вкусно и звонко, как сахар на зубах, хрустел под ногами. Орина вздохнула, Егорка возился на печи, Наталья сидела тихо и была незаметна на лежанке. Немного погодя она начала досказывать:

— Дарья, как война кончилась, снова замуж вышла и уехала на юг в степь. Все собираюсь к ним съездить, да никак не соберусь. Двое теперь у нее детей… Вот ведь жизнь-то какая долгая! Все в ней было, две великие войны пережила… Что это мы нынче сумерничаем, огня не зажигаем? Да уж и стелиться надо, спать пора.

Она, кряхтя и охая, встала, вздула огонь и поглядела на печь, на Егорку. Егорка угрелся на теплых кирпичах, не хотелось шевелить ни рукой, ни ногой, и он притворился спящим.

— Спишь, что ли, Егорка? — спросила она.

— Видно, спит, — сказала Орина.

— Только что ерзал и уже заснул. Умаялся за день бегаючи. Оставим его на печи, что ли?

— Там жарко, сомлеет. Я перенесу на кровать.

Орина встала, разобрала кровать, взбила подушки и поднялась на печь. Добрые сильные руки матери обняли Егорку.

— Не уронить бы, тяжелый какой!

— Растет, — вымолвила Наталья.

Орина с Егоркой на руках осторожно спустилась на пол, и тут он не выдержал и с закрытыми глазами улыбнулся.

— Да ведь он не спит, проказник, — сказала мать и пощекотала ему под мышками.

Егорка захохотал и чуть не свалился с рук матери. Орина донесла его до кровати и кинула на перину. Он положил голову на подушку и, желая еще пободрствовать, стал вызывать в своем воображении разные картины — лису, которую видел нынче днем, как дрался с Васькой, но сон уже подходил к нему, и картины расплывались во что-то сказочное — лиса стояла на задних лапах, а передними била его в грудь. А тут и мать легла рядом с ним и поцеловала в маковку.

— Спи, радость моя, надежда моя.

— Гасить свет? — спросила бабка.

— Гаси, — ответила мать.

Наталья дунула в лампу, пламя подпрыгнуло, озарило последний раз избу и погасло. Через минуту они уже спали, и вместе с ними спал дом — печка, матицы, половицы, окна, только одни часы не спали, маятник метался туда-сюда и, словно одобряя ход времени, говорил: так-так, так-так.

4

Собравшийся идти гулять Егорка услыхал, что на крыльце кто-то обметает веником ноги. По тому, как проминались, визжа, мороженые ступеньки и как старательно очищали снег с валенок, он понял, что это не Колька, а кто-то взрослый. Когда приходят взрослые и начинается разговор — всегда интересно, и Егорка снял с головы шапку и остался дома.

Вошла Марья Березина, полноватая красивая женщина, такого же возраста, как и его мать, и тоже вдовая. На лице ее было торжественное выражение.

— Здравствуйте, — поклонилась она.

Орина приветливо ответила и пригласила пройти вперед.

— Да я на одну минуту по делу к тете Наталье, — сказала Марья.

Она обменялась с Ориной деревенскими новостями, вспомнили чахнущую жену Тихона Патрикеева Зинаиду, их подругу, поговорили о погоде, о том, о сем. Наталья была на кухне, гремела посудой, и Марья, разговаривая, прислушивалась и, видно, ждала, когда она выйдет, чтобы сказать о деле, выжидала удобную минуту. Наконец Наталья, управившись, вышла из-за перегородки, сухая и прямая.

— У сестры Антонины схватки начались, тетя Наталья, — сообщила Марья и, подождав, стала рассказывать. — Владимир-то, муж ее, не отпускал, а она на своем настояла. «Как, — говорит, — я тут, в Германии, на чужой стороне, буду родить? Нет, поеду домой в деревню, там мне легче. Да и у человека своя родина должна быть. А то — кончится у тебя срок службы, уедем мы отсюда навсегда и не будет он знать места, где на свет произошел». Вот она какая, Антонина-то!

— Ишь ты! — сказала Орина.

Ободренная, Марья стала рассказывать дальше: