Разные лица - Семён Работников (1987)

Заработок Тихона (он работал трактористом в МТС и получал деньги) им был не нужен. Егорке и Наталье платили за Алексея немного, но денег хватало и на уплату налогов, и на кой-какую одежонку, а харч был свой со двора и огорода, где у Натальи все хорошо плодилось и росло.

Кроме того, Тихон был не один, вдобавок к нему будет жить Зойка, его младшая дочь. Старшая жила уже отдельно, наведываясь в деревню по выходным дням. Зойку Егорка и раньше едва терпел, а теперь возненавидел ее всю, начиная с конопатого носа и кончая длинными голенастыми ногами. Она соображала туго, сидела в классе по два года. Когда вызывали к доске рассказать стихотворение, вставала, руки по швам, выпячивала вперед грудь и живот, глаза уставляла в потолок, точно там было написано, и начинала, перевирая слова:

— Вот север тучи нагонят, завел… завыл… и вот идет она сама… зима…

Даже учитель, отвернувшись, сдержанно посмеивался, а мальчишки — те умирали со смеху, смеялись до боли в животе.

Нет, не жить ему вместе с Зойкой. В первый же день, если их сведут, он изобьет ее и убежит из дома.

Казалось, и Наталья о чем-то догадывалась. Работая, она порою распрямлялась, окидывала взглядом дали — поля, леса, холмы, словно навеки прощалась с ними, потом снова сгибалась, роняя на сухую землю слезу. Когда Егорка шел по деревне, люди с каким-то особым вниманием смотрели на него. Неужели и они что-то знают?

Только Орина вела себя так, как будто то, что о ней думалось другими, ее не касалось. Егорка вглядывался в ее лицо, но ничего не мог разглядеть, оно было, как всегда, озабоченным, немного печальным.

Егорка не ошибся насчет желания Тихона. Когда немного справились с работами, к ним в дом пришла сваха, толковая, рассудительная Катерина, доводившаяся Тихону родственницей. Она поздоровалась и несколько важно и торжественно прошла вперед. Все уже знали, зачем она явилась. Недалеко от дома собралась толпа любопытных. Катерина начала не сразу, узнала о здоровье Натальи и Орины, спросила, посадили ли огурцы, поинтересовалась, как кончил школу Егорка и в какой класс перешел, затем начала:

— Ты уж, Оринушка, не обессудь, не прогневайся на меня, а послушай моего глупого разума. Я к тебе по делу, и делу важному.

Орина, поджав губы и скрестив на груди руки, стояла в дверном проеме, точно загораживала собой вход на кухню. Лицо ее было напряжено и сурово. Наталья, свесив ноги, сидела на лежанке, равнодушная и безучастная ко всему. Егорка залез на печку и затаился. Он с самого начала знал, как вести себя, и оставлял за собой последнее слово. Неприятный голос Катерины лез ему в уши.

— Каждая тварь парами существует: голубь и голубку баран и ярочка, селезень — и тот к утке наведывается. Где мужские руки за минуту все сделают, бабе целый день нужен. Дров ли наколоть, лошадь ли запрячь, вспахать, забороновать, дом покрыть… Да мало ли дел, которые бабе и не под силу. И вот она, сердешная, рвется, живучи одна, живот себе надрывает, век себе сокращает, а он и без того короток, бабий-то век. Поберечь бы ей себя надо, да нет, нет у ней никого, кто бы пожалел ее. В сырых могилах наши соколы ясные, и косточки их, чай, уж догнивают… Да и слово ласковое человеку хочется услышать и самой молвить в ответ. Такова уж натура человека, и от нее не убежишь. Опять же — сыну отец нужен, чтобы он его где по головке погладил, а где и… ремешком попотчевал за ослушание.

— Мы его никогда не бьем, — сказала Орина, взглянув на печку.

— И зря, зря, милая. Не ангел он у вас. Я своими глазами видела, какие он на деревне кренделя выделывал. А почему мы не бьем? Потому что в нас бабьей жалости много, рука не поднимается. У мужика же душа тверже, жестче… Да хоть и не сечь, — чтобы взглянул на него отец, и он трепет душевный почувствовал и понял, что можно, а что нельзя. Так-то, голубушка, Оринушка. Я все по правде рассуждаю, мне кривда не нужна.

Сваха перевела дух.