Рембрандт - Аким Волынский

В том же году Рембрандт дает вариант той же темы, хранящийся в частной английской коллекции. Здесь нет никакого магического света. Скучный день, скучные фигуры людей, беседующих у водоема. Христос откинул правую руку в театральном жесте убеждения, с вытянутым указательным пальцем, как у простодушного оратора, не умеющего сдерживать себя в излиянии мыслей, по всякому поводу. Лицо хорошенькой самарянки не приятно и не доброжелательно. В картине нет никакого духовного трепета, но много старания сделать изображение живописным и мягко-законченным. Но если вылизанные картины и вообще томительно скучны, то особенно не удаются они Рембрандту, мастеру эскизного мгновения. Отметим в заключение, что в этом произведении Рембрандта мальчика нет. Наконец, картина на ту же тему, 1658 года, находящаяся в «Эрмитаже». В архитектоническом и в композиционном отношении она распадается на три замкнутые части: Христос, Самарянка и пейзаж со стафажем. О Христе не приходится много говорить. Рембрандт даже случайно не набрел ни разу на что-либо христоподобное. Дальше церковного шаблона он в этом отношении не ушел. На рассматриваемой картине Христос жестикулирует театрально и банально. Весь он слащав, весь в духе худших образчиков болонской школы. Лицо отсвечивает. Но свет тут не розенкрейцеровский, не таинственный, не в пятнах и трепетах, и потому он не производит никакого впечатления. Самарянка представлена довольно грациозною, стройной девушкой, и трудно поверить, что у неё было уже несколько мужей. Руки у неё очень грубые, как вообще у рембрандтовских героинь, жен и возлюбленных. Но улыбка на лице самарянки передана превосходно. Это наивно-приветливая и едва-едва заигрывающая улыбка, как скользящий луч света на древесном листке. Третья часть картины занята, как мы уже сказали, пейзажем, обыкновенным иллюстративным пейзажем, без мысли, без своеобразия, без всякого значения. Такова картина в целом. Опять-таки ничего особенного. Краски обычны, свет не производит никакого впечатления, нет неожиданностей и приятных эффектов рембрандтовского chiaroscuro. Но скучноватая картина выигрывает, если взглянуть на головку ребенка, помещенного опять между женщиною и Христом. В Евангелии этого ребенка нет. И опять-таки сколько нужно творческой интуиции, чтобы ввести в композицию такую деталь, вдруг поднимающую содержание картины на идейную высоту.

На двух упомянутых офортах представлена та же сцена. Офорт 1634 года – простая жанровая картинка, опрятненькая и чистенькая, с очень живо звякающей цепью колодца. Внутреннего содержания никакого. У Христа иератически-условная шевелюра, и только одна эта подробность придает священный характер всей сценке. Что касается офорта 1658 года, то в нём фигура самарянки поистине достопримечательна. Она вся – внимание, вся – слух. Трудно представить себе женщину, слушающую более по-женски, более по-женски сложившую руки над ведром, с более выразительным выпуклым лбом, в большой скромности остановившуюся перед заговорившим с нею человеком. Слегка припухшее личико её не лишено обольстительности. Но это и всё, что радует глаз в офорте. Сам Христос, в неестественной позе, разглагольствует и жестикулирует, как какой-то деревенский туповатый диакон. Пейзаж и стафаж не выходят за пределы иллюстративного шаблона.

Сердобольный Самарянин