Рембрандт - Аким Волынский

Другой момент этой темы представляют собой три картины – глазговская, мюнхенская и дрезденская. Мы рассмотрим каждую из них в отдельности. Перед нами в красках положение во гроб Христа. Глазговский вариант является этюдом на дереве, писанном в мутно-лунном свете, с крайне неотчетливыми деталями. Отдельные фигуры едва различимы и тем не менее это всё же интимный аккорд. Вот что значит хотя бы один брызг света в разложении смерти. В картине только этот брызг и чувствуется. Всё остальное в ней – намеки и туманные расплывающиеся абрисы. Мюнхенский вариант этой картины, тоже писанный для домашней капеллы Фридриха Генриха Оранского, уже гораздо яснее. Вы видите все фигуры в полной отчетливости. Картина окаймлена слева и справа двумя источниками света. С правого края – фонарь, с левого – Никодим держит зажженную свечу, прикрывая её пламя правой рукой, чтобы направить свет на Христа и, может быть, предохранить свечу от ветра. Двое слуг укладывают тело во гроб, спуская его на плащанице, ноги же поддерживает Иосиф Аримафейский. Мюнхенский каталог принимает Иосифа за третьего прислужника. Но все внешние данные подтверждают нашу догадку. У ног Христа Богоматерь с двумя женщинами. При входе в пещеру, откуда открывается панорама Голгофы, виднеются многие ученики. В картине господствует вечерний мрак. В произведении этом замечателен клочок неба, с вечерним пейзажем, и высящимися вдали очертаниями крестов. Создается впечатление двух миров, крайне характерное для дуалистического христианского чувства. Эта мелочь, если её хорошо продумать, наводит на мысли, существенно затрагивающие вопросы живописной эстетики. Тут свет не выплескивается из темноты, как, например, в шедевре Национальной Галереи, а привнесен и противопоставлен глубокому мраку земли, с её минутными трагедиями, имеющими своё собственное, внекосмическое, магическое освещение. На небе нормальный свет, с нарастающими хмурыми полосками позднего вечера. Здесь же в пещере сказочный мотив тревожит глаз иным каким-то светом, церковно-иконного происхождения, не нуждающимся ни в свече Никодима, ни в фонаре правого угла. Фигуры картины сами по себе тут не трогают. Выстилизованный Иосиф ничем не пленяет, а благодушный Никодим ничем не волнует.

Если небо в перспективе чарует глаз, то также радует нас и фонарь, и свеча, представленные с художественным совершенством. Свеча прямо прекрасна и превосходна игра света между пальцами руки у Никодима.

Дрезденская картина относится к 1653 году. Несмотря на протекшие четырнадцать лет, вариант, или почти повторение, не дает прежних очарований. Даль, открывающаяся из пещеры, дана в безразличном белесоватом свете. Центральная группа, как и в мюнхенской картине, заключена между двумя источниками света: фонарем и свечой Никодима. Но и эти источники света проиграли от того, что картине придана большая озаренность. Именно потому магический условный свет и потерял в своей сказочности, слившись с естественным светом, дневным и невозможным в пещере, в поздний вечер, почти ночью.