Рембрандт - Аким Волынский

Такова эта замечательная фигура. Но ещё более трогательно, боком и в углу, среди других голов и фигур, в прелестном ракурсе и склонении, видно чудесное лицо, по-видимому, Иосифа Аримафейского, с белой бородой и в отодвинутой назад ермолке. Лицо поразительно спокойно и, вместе с тем, бесконечно благожелательно. Как гениально придумано художником движение Иосифа, подложившего под тело казненного принесенное им покрывало. В этой заботе о приложившемся к отцам дается тончайший намек на высшую культурность Иосифа Аримафейского. Он принимает в подставленный платок прах человека, сказавшего, что семя не оживет, если не умрет. Семя это он оденет в чистейший погребальный туалет и вверит земле, таящей в себе всё минувшее. Иосиф не написан и всё же написан волшебною кистью Рембрандта. Что мы имеем от этой фигуры. Несколько черточек и пятен в превосходном повороте. Но всё есть: жизнь, дух и биография этой величественной фигуры времени возникновения христианства. И величие этого человека тоже дано у Рембрандта в том истинном аристократизме, в сравнении с которым всякий иной аристократизм, в позах и жестах, кажется вычурною вульгарностью. Человек этот знает величие факта приложения к отцам – тут, в этом пункте, стоит он на вековечном камне библейской теологии. Всё культурное глядит назад, к отцам и предкам, образующим плодородную почву, из которой растет всё существующее. Назади нас – отцы и отцы, и больше ничего, и торжественная тишина истории не возмущается чириканьем футуристических воробьев. Человек этот держит в руках концы белой плащаницы в ознаменование тоже великой мысли, что провожать уходящее прошлое нужно в чистоте духа. Особенно умилительно и характерно для Рембрандта, что опять лучшее лицо картины гнездится где-то в углу.

В Эрмитажной картине много бесподобных лиц. Выдается лицо пятидесятилетней Богоматери, подхваченной на руки учениками. Оно дано в профиль, с изумительною складкою у полураскрытого рта. Нельзя лучше изобразить человека в тот момент, когда его покидают силы и сознание. Во всех остальных фигурах, более или менее стафажных, обращает на себя внимание фигура женщины в полумраке, стоящей слева, за лестницей. Выражение её лица скорее угадывается, чем распознается. Но именно в этом неопределенном своём намеке оно говорит особенно внятно чуткому зрителю. И опять лицо из угла и тонет во мраке. Превосходна также фигура плачущей женщины у левого края картины. Всё лицо закрыто платком, но мы слышим рыдание сильнее, чем если бы оно было представлено открытым, с поднятыми к небу глазами. Что касается женщины на коленях, с молитвенно сложенными руками, то она кажется несколько иератичной и условной. Вообще же про эрмитажную картину можно сказать, что она реалистичнее своего мюнхенского варианта, глубже прочувствована и несомненно богаче по экспрессии, по композиции и по магической светотени. Чувствуется, что мюнхенская картина писана в расчете на высокопоставленного заказчика и на протестантские круги, тогда как эрмитажная картина отражает большой размах воли и воображения.

Мы имеем от 1633 года офорт Рембрандта «Снятие с креста» в нескольких состояниях, подвергшихся рассмотрению многих исследователей. В первом состоянии все очертания туманны и в пятнах. Гениальная игла исполнила своё дело превосходно, но офорт погиб от неудачного окисления. Во втором состоянии вся композиция перегравирована, и не видно и следов первого проекта. Сеймур-Гаден приписывает эту работу Ливенсу, и Блок, в конце концов, присоединяется к мнению Гадена. Ровинский со своей стороны, не интересуясь вопросом о том, менял ли доску Рембрандт, констатирует простой факт, что второе состояние дает нам совершенно новый эстамп, гравированный по тому же рисунку, но с большими изменениями в композиции.