Рембрандт - Аким Волынский

Рассмотрим в деталях офорт в его ясном втором состоянии, сопоставляя его моментами с эрмитажною картиною и с первоначальным не удавшимся графическом замыслом. Всё в этом офорте отяжелело. Сам Христос представлен в неприятной массивности и скрюченности, с грубою головою и со вздутыми щеками. Неизвестно, снимается ли с кресла сектант-фанатик или разбойник. Все черты преувеличены и материализованы в чрезвычайной степени. Не узнать ни Никодима, ни Иосифа Аримафейского. Благородно-сдержанное в своих внутренних переживаниях лицо Никодима видоизменилось, приблизившись к типу скорее палача, чем адепта и помощника в последних заботах о распятом. Со своей стороны, Иосиф тоже потерял всю свою симпатичность и смотрит на верх неприятным взглядом исподлобья. Бессодержательная фигура должностного лица в чалме как нельзя более идет ко всему этому эстампу, где тонкий замысел художника вульгаризирован и извращен руками адекватных ему учеников. Всё выиграло в ясности, но потеряло в содержании и в глубине. Между Иосифом Аримафейским и фигурою сторожа у правого края офорта, странно и неестественно сложившего руки, помещены две головы, едва-едва разбираемые зрителем. Мотив дан тут совершенно в рембрандтовском духе, но не использован иглою беспомощною, бессильною. С точки зрения общекомпозиционной знаменитый офорт имеет тот капитальный недостаток, что большая ослепительная центральная часть изображения не уравновешена антуражем или стафажем. Центр подавляет глаз и не имеет должного содержательного аккомпанемента с боков. Левая группа в своей миниатюрности ничтожна и представляется по-детски непропорциональною в картине.

Мы имеем ещё два офорта на ту же тему, из которых первый падает на катастрофический 1642 год. Офорт этот носит характер эскизного наброска и не так богат содержанием, как предыдущие офорты. Прямо ужасен Христос, грузный, старый, с лицом, выражающим тупое и безысходное томление. Всё в намеках, в бледных экспрессиях, ни одна физиономия не запоминается. Имеются в этом офорте церковные детерминативы распятия, череп и кость, изумительные у такого рационалистического художника, каким был Рембрандт. Другой офорт относится к 1654 году. Офорт этот в небольшом масштабе чрезвычайно живописен и не лишен драматизма. Магически освещена главная группа и не менее удачно освещена как бы фосфоресцирующая светлая шитая плащаница, принесенная Иосифом Аримафейским. У Креста стоит с факелом, по-видимому, Никодим. У самой же плащаницы старец Иосиф, согнувшись, расстилает драгоценную погребальную материю. Две фигуры, играющие такую большую роль в евангельском рассказе о распятии, узнаются во всех офортах Рембрандта без всяких детерминативов – так глубоко художник проник в эти два характера, столь простых и вместе монументальных. Никодим стал таким же человеческим типом, как Гамлет, а Иосиф Аримафейский является для всех веков каким-то почетным стражем на кладбище людей. На рассматриваемом офорте нет обычного умильно-сантиментального, пустого Иосифа шаблонно-церковных изображений. Весь он дан в фигуре старого еврея, с ермолкой на голове, заботливо склонившегося к разворачиваемой им плащанице. Таков этот истинный член Синедриона, ничем не повинный в деле Христа. Он был богат, учен и важен, но в своей ермолке он носил больше величия, чем сенатор в расшитом золотом камзоле. Лицо Христа, как и остальных участвующих в картине людей, кроме Иосифа, не представляет выдающегося интереса. Богоматерь подняла к небу освещенную руку в мало трогающем жесте. На небе южная глубокая ночь.

Положение во гроб