Рембрандт - Аким Волынский

Но вернемся к Рембрандту. Ещё два офорта на тему об Аврааме 1645 года и 1656 года. На одном из них Авраам беседует с Исааком, который придерживает древесный сноп. Хотя некоторые исследователи и считают этот офорт сомнительным в смысле его принадлежности Рембрандту, тем не менее мы можем рассматривать его, как произведение его иглы – так он характерен для его искусства по технике и по замыслу. Офорт экспрессивен в высокой степени и заключает в себе даже черту трогательности. Но если Авраам иудееподобен, то никак нельзя сказать этого об Исааке. Перед нами послушно-благородный мальчик, готовый без разговора исполнить поручение отца. Он слушает внимательно и старательно, впивая в себя каждое слово. Но при всей экспрессивности здесь всё же нет никакой монументальности. Библейский рассказ, несмотря на всю его краткость, производит потрясающее впечатление. Читатель чувствует и слышит несущиеся откуда-то голоса вечности, и каждое движение получает всемирно-историческое значение. Здесь же, на прелестной графической картине, изображен мудрый наставник с милым учеником, и без каталога нельзя было бы догадаться, что речь идет о готовящемся жертвоприношении Авраама.

Наконец, ещё один офорт из той же патриархальной легенды. Авраам угощает ангелов. Но какие это ангелы? Ангелы бородатые, с лысинами, с хорошо намеченными усами и крыльями, мало гармонирующими с их реалистическими обликами, взятыми из уличной современности. Сам Авраам скорее похож на опереточного старика или на балаганного деда. Это сатирическая сценка дурного тона, а отнюдь не иллюстрация к Библии. Вот в какие комические ошибки может впасть даже такой художник, как Рембрандт, изображая в натуралистически-жанровых тонах людей и события, освященные пластическим гением Хроноса.

В 1636 году Рембрандт представил в красках лежащего в постели Исаака, благословляющего Исава. С точки зрения живописной картина эта на дереве блещет эффектами светотени. Старец прекрасен сам по себе. Голова его углубилась в подушку, написанную с величайшей реалистической живостью, с ложбинкою в середине и вздутыми складками по бокам. Картина свежа и хороша. Библейская её тема угадывается сразу же. Но мощного духа библейского тут всё-таки нет. Представлен в высшей степени правдиво умирающий старый еврей, и только склонившаяся перед ним фигура охотника в сказочной одежде переносит воображение зрителя к патетической сцене прощания Исаака с враждующими сыновьями. Косматый Исав представлен каким-то рыцарем, пришедшим с охоты, с колчаном стрел за спиною, что окончательно не подходит к библейскому образу основателя Эдома. Жанровых деталей в картине очень много, но они только увеличивают несоответствие изображенного с библейским монументом.