Рембрандт - Аким Волынский

Когда благочестивый еврей перечисляет имена патриархов, он называет Авраама, Исаака и Якова и никого другого. Имя Иосифа стоит особняком, у некоторого водораздела поколений. И в патриархах жила примесь ханаанских аборигенов, но примесь эта совершенно и без остатка таяла в национальном теле юного и здорового Израиля. Иностранный цветок мог украсить вдохновенную грудь, не изменяя ни в чём сердцебиения. Но это объясняется тем, что примесь, о которой мы говорим, принадлежала культуре бесконечно низшей и элементарной. Рахиль была дочерью Аморея Лавана, что однако не помешало ей стать, по слову Иеремии, праматерью Израильтян. В случае же Иосифа мы видим нечто другое… Здесь перед нами загадочная, древняя, великая культура Египта, один из фокусов мирового просвещения в те отдаленные времена. Это уже не иностранный цветок на груди Израиля, а по-новому бьющееся сердце Израиля, приобщившееся иных заветов и тайн.

Иосиф

На картине 1636 года Рембрандт изображал нам Иосифа рассказывающим свои сны. По библейскому тексту Иосиф сообщает о двух своих сновидениях. В одном из сновидений идет речь о снопах, которые сыновья Якова вязали среди поля. Сноп Иосифа поднялся и стал прямо, снопы же братьев ему поклонились. За этот сон братья возненавидели Иосифа. Второе сновидение имело ещё более возвышенный сюжет. В нём фигурировали солнце, луна и звезды, и всё это преклонилось перед Иосифом. Сон этот рассказан был в присутствии отца и произвел на Якова глубокое и неизгладимое впечатление. В братьях же он ещё более распалил их досаду и гнев. Мудрый библейский рассказчик намечает здесь какие-то иноземные черты, принесенные с Месопотамских берегов, с родины астрологии и астрономии. Молодой Иосиф кажется в среде своих правоверных братьев каким-то волхвом-прорицателем, соблазнительным и опасным. От большого пирамидального камня Якова откололся кусочек изумруда, сияющий цветом и светом змеиной премудрости. Намечен – пустяк. Ребенок видит сны. Но в этом пункте мы встречаемся с атавистическим откликом дальних шумер-аккадийских течений, переработанных вавилонской наукой и вдруг забивших ключом в позднем отпрыске древнего народа. Этот последний сон, потрясший Якова, и представлен Рембрандтом в упомянутой картине 1636 года, хранящейся в Амстердаме, в галерее Сикса. Картина являет собою набросок на картоне, но она экспрессивно жива, полна движений и представляет собою довольно подробно разработанный этюд для задуманного на эту тему произведения. Перед нами Яков и все его сыновья, из которых Иосиф, слегка склонившись к постели, повествует как-то таинственно, обращаясь к родителям. Сзади его братья в позах волнения, удивления и досады. Эскизность картины выручает художника, сообщая произведению черты библейской эпичности. Выпиши Рембрандт её с большим количеством реалистических деталей, и изображение, отойдя от эпоса, приблизилось бы к историческому или бытовому жанру.

Этот же момент библейского рассказа представлен Рембрандтом и в офорте 1638 года. Одержимость Иосифа выступает в этом графическом наброске особенно ярко и выразительно. Офорт вообще замечателен. Прекрасен сам Яков в позе смешанного чувства недоверия и волнения. Великолепным контрпостным движением он повернул голову к рассказчику, причём одна рука его схватилась за ручку кресла, а другая свисает бессильно вниз. У ног Якова, из-под полы его плаща, виден грызущий что-то бульдог: досадная деталь, искажающая рисунок, хотя и далекий от Библии, но всё же захватывающий. Задавшись целью представить разнообразие Израильских колен, Рембрандт придал братьям физиономии, чуждые друг другу и по большей части не иудейские. Лица эти, во всяком случае, экспрессивны и интересны. При внимательном изучении офорта ощущаются дальние отголоски композиций творца миланской «Тайной Вечери». В центре картины юноша, от которого бегут волны вызываемых им чувств. Братья жестикулируют, поворачиваются, образуют группы, перешептываются и переглядываются.