Рембрандт - Аким Волынский

В 1635 году Рембрандт написал картину на тему «Жертвоприношение Авраама». Авраам стоит на коленях у костра, на котором простерт раздетый Исаак. Авраам в лиловом хитоне и зеленовато-голубой верхней одежде. Тело Исаака прикрыто белою тканью только у бедер. Авраам прижал левою рукою лицо своему сыну и готовится его закласть. У пояса Авраама висят оправленные в серебро ножны. Жертвоприношение приостановлено низлетевшим с небес ангелом, схватившим Авраама за правую руку, из которой падает нож. Другой рукою ангел показывает на небо слева – гористый ландшафт. По новейшим изысканиям картина эта, в которой долгое время предполагали участие одного из учеников, должна быть отнесена к категории ранних произведений Рембрандта в Амстердаме. Некоторые черты в ней достойны выдающегося мастера, хотя картина в целом свидетельствует о ещё несозревшем таланте, как в композиции, так и в истолковании библейских тем. Рембрандт, несомненно, хотел представить что-то монументальное. Волосы и борода Авраама всклочились и слегка развеваются по ветру. Лицо кажется фанатичным. Если бы коленопреклоненный Авраам встал, он оказался бы очень высоким старцем. Глаза глядят в диком исступлении. И тем не менее картина ни в малейшей степени не передает эпически ровного и величественного библейского рассказа. Тело Исаака прямо неправдоподобно. Это какая-то громоздкая вещь, а не живое тело, с дифференцированными частями. Грудь Исаака – каменная доска, которая не дышит и не пульсирует. Ни намека на движение ребер от тяжелого дыхания. Большая поверхность белого тела слепит глаза интенсивным освещением. Вылетающий из руки Авраама нож не летит, а лежит в воздухе, притом в положении, противоречащем законам механики. Он пребывает в нём не тяжелейшей, а легчайшей частью книзу. Отметим по этому поводу ещё одно обстоятельство. Когда художники желают изобразить на картине предметы в быстром движении, они вырисовывают их без деталей, которых и не мог бы уловить глаз. Это и создает впечатление смутности, ассоциируемой в нашем восприятии с полетом. Здесь же, у Рембрандта, падающий нож представлен в таких подробностях, как если бы он лежал на подушке для обозрения. Видны драгоценные украшения рукоятки, дорогая чеканка лезвия, и если бы на ноже была надпись, её можно было бы свободно прочитать. Конечно, это детская ошибка. Но детской же ошибкой является и снабжение Авраама, патриарха Авраама, театральною полусаблею в ножнах на поясе. Авраам таким парадным ножом, похожим на кинжал, пользоваться не мог. Да и, вообще, мысль изобразить Авраама в стиле современного воина не соответствует его облику, установившемуся в представлении народов. Несомненно, великий Номад, оставивший Ур Халдейский, когда оканчивал владычество в Месопотамии Шумеро-Халдейцев, воевал с окружающими народами. Но воином он всё-таки не был. Он через всю Месопотамию, снизу вверх, гнал свои стада в Харрой, беседуя со звездами более, чем с врагами, а к моменту жертвоприношения, до известной степени утвердившись на новой Ханаанской земле, он уж никак не носит никакого театрального оружия у пояса. Всё это детские ошибки молодого таланта. И если картина потрясает наивного зрителя, то только сценою представленного убийства, а не величием идеи такого высокого жертвоприношения. Картина, одним словом, не блестящая, ни по замыслу, ни по исполнению. Имеющийся же вариант этой картины в Мюнхене исполнен, вероятно, Ф. Болем, и только ретуширован сам Рембрандтом, снабдившим копию изъяснительною надписью. Но мы имеем также и офорт на эту тему. На офорте 1655 года положения фигур иные, более естественные и здравомысленные. Выражение лица у Авраама скорее скорбное, чем фанатично-исступленное. Больше нежности в правой руке его, прикрывшей глаза Исаака. Ангел прекрасен и выражением лица и развевающимися по ветру волосами, и мощною крепостью крыльев. Но всё же ангел этот не так хорош, как на картине, где изображение его является настоящим шедевром. Это само движение, сама прелесть в такой гармонической цельности, какая в живописи встречается редко. Открытая левая рука, поднятая к небу, вдохновенно белеет на темном фоне. Жест торжественен и экспрессивен, хотя пальцы кажутся несколько короткими. Голова ангела на картине идет к его крыльям, тогда как на офорте более серьезное и вдумчивое лицо кажется приставленным к чудесным крыльям. На картине шевелюра ангела в игре света восхитительна, на офорте же она элементарна и ничего нет в ней исключительного, нежного или небесного. Отметим ещё одну маленькую подробность. Рембрандт очень любил играть в своих произведениях открытыми пятками ног, с выгнутыми к земле пальцами. Такою деталью создается дополнительная иллюзия страдания или напряжения тела. Общая конвульсия отражается в последнем пальчике ноги. У Достоевского такой живописный эффект тоже играет немаловажную роль. Инфернальность Грушеньки чувствуется там же, на той же крайней периферии. Мы увидим в другом месте, что Рембрандт с великим мастерством пользовался такого рода мелкими штрихами в своих картинах и умел даже сосредоточивать на них внимание зрителя.