Нефертити - Мишель Моран (2009)

Она небрежно повела плечом, но отрицать не стала.

– Так мы все живем в Эль-Файюме. В дружбе друг с другом.

– Значит, ты родилась неподалеку от озера Мерур?

Она кивнула:

– В маленькой земледельческой деревушке между озером и Нилом.

Она принялась живописать огромные пространства глинистой почвы, переходящие на горизонте в поросшие зеленью холмы. И виноградники, растущие там и сям по берегам сине-зеленого Нила.

– Во всем Египте не найти лучшего места для садоводства, сбора зерновых или выращивания папируса.

– И чем же занималась твоя семья? – поинтересовалась я.

– Мой отец был личным поставщиком вина для фараона.

– И ты оставила его виноградники ради работы во дворце?

– Только после его смерти. Мне было двенадцать, и я была младшей из пяти дочерей и семи сыновей. Мать не особенно нуждалась во мне, зато я унаследовала ее умение в обращении с красками.

Я принялась рассматривать ее густо подведенные глаза в висящем над нашими головами зеркале, на широкие мазки малахита, которые почему-то не расплывались на солнце.

– Старший нашел для меня место в качестве служанки царицы. В конце концов я стала ее любимицей.

А теперь царица подарила ее мне. Думая о тете, я вспомнила многие ее бескорыстные поступки, прежде остававшиеся незамеченными. Но вот ее сын, эгоист до мозга костей, готов был безрассудно растранжирить ее доброту.

– Жизнь во дворце куда легче и лучше, чем на виноградниках, – продолжала Ипу. – В городе женщина всегда может приобрести все, что ей нужно… – Она размякла от восторженных и благодарных мыслей. – Сурьму, духи, настоящие парики, экзотические блюда. По Нилу идут суда и останавливаются в Фивах. А вот в Эль-Файюме отродясь не бросал якорь ни один корабль.

Я вздохнула, когда она принесла мне платье и льняные чулки. Никаких кораблей. Никаких толп народа. Никакой политики. Одни только сады. Надев шлепанцы, я устроилась подле жаровни. Ипу осталась стоять, и я указала ей на стул.

– Скажи мне, Ипу, – я понизила голос, хотя Нефертити никак не могла меня услышать, – что говорят во дворце?

Ипу просияла. Она попала в свою стихию.

– Вы имеете в виду, о вас, госпожа?

Я покраснела:

– О моей сестре и царе.

Она выразительно приподняла брови и сдержанно проговорила:

– Ага… Я слыхала, что новый фараон – очень своеволен и упрям.

Я подалась вперед:

– А еще?

Ипу опасливо оглянулась на дверь, ведущую в приемную и личные покои царя за нею.

– И что новая царица очень красива. Другие слуги называют ее Неферет, Красавицей.

– А Мемфис? – продолжала я расспросы. – Слугам уже сообщили, когда готовиться к путешествию?

– О! – На щеках у Ипу заиграли ямочки. – Вот что вас интересует!

Она подалась ко мне, и темные волосы каскадом обрушились ей на плечи. Она была красивой молодой женщиной и хорошо сложена; парик ее щедро украшали фаянсовые бисерины, а на веках лежали блестящие малахитовые тени.

– Царица Тия заказала сегодня три новых паланкина, а главный конюший заявил, что были куплены еще шесть новых лошадей.

Я откинулась на спинку стула.

– И когда же они будут готовы?

– Через шесть дней.

***

На следующий день меня загодя пригласили в Зал приемов, еще до того, как его заполонили придворные, желающие услышать об отъезде Аменхотепа в Мемфис. Едва я вошла в двойные двери, как мое внимание привлек целый лес колонн в виде закрытых бутонов папируса, буквально выросших на приподнятом и ярко раскрашенном возвышении. Когда я подошла к позолоченным тронам, закрытые почки на вершинах колонн медленно раскрылись, а последние две превратились в искусно вырезанные цветы, символизирующие, как я решила, широко распахнутые руки фараона для объятия всего народа Египта.