Рембрандт - Аким Волынский

В 1627 году, на заре своей художественной карьеры, в лейденскую эпоху, Рембрандт пишет своего менялу – картину, висящую и ныне в берлинском музее. Тут есть элемент будущего Рембрандта, но картина в целом ещё очень слаба. Горит свеча с пламенем, заслоненным рукою, между пальцами которой помещена монета. Выражение лица великолепно. На нём прямо читаются холодная, профессиональная компетентность и многие годы привычной работы всё в том же направлении. Лицо, конечно, списано с отца Рембрандта, как ближайшей к нему в то время модели. Тыльная часть руки покрыта пластично мягкой светотенью. Предметы кругом старика озарены довольно умело. Но свет ещё неуверенно разложен и распределен: в светотени нет общей гармонии, каждый предмет живет в световом отношении своею обособленною жизнью. Большая конторская книга, с загнутым углом, покрыта полусветом и полутенью не вполне согласованно с другими аксессуарами. На столе и на полках разбросаны многочисленные предметы, монеты, свертки, долговые обязательства. Вся картина жанрова в полном смысле этого слова. Но самому старику придана такая общечеловеческая значительность, такая апперцептивность, что картина выходит за узкую границу описательного жанра. В истории живописи начинается Рембрандт. Другая картина, от 1629 года, дает нам ученого, сидящего с пером в руке, в неясной обстановке. Простой человек, может быть, ветхий мельник, с высокой ермолкой на голове, следит за движением пера. Момент этот может быть использован двояко: или перо начинает свою работу справа налево, по еврейскому способу, или оно только что дошло до правого угла и на секунду остановилось. Если судить по выражению лица, слегка напряженному и инициативному, хочется допустить, что мы имеем тут дело с началом строки. Сидит еврей и пишет на своём языке. Опять-таки картина по задачам вполне жанровая, но с печатью интеллектуальности и во вневременной значительности. Источник света не видим и обстановка стола не показана, будучи заслонена большим темным пространством. В 1631 году Рембрандт изображает нам опять ученого, за дневной работой. Он сидит у стола, загроможденного книгами, и читает, придерживая лоб ладонью, как бы заслоняющею его от всего окружающего. Нельзя лучше представить этот естественный жест, дополняемый полями шляпы, в свою очередь его прикрывающей и изолирующей. Это уже создание настоящего мастера. Что значит мыслить, что значит работать над мыслью, что это за великий труд, показано тут с виртуозным совершенством.

В 1633 году Рембрандт дает нам изображение ученого старца, одиноко сидящего у стола с книгами, в пустой комнате, с винтовою лестницею, причём в том же году он воспроизводит ту же обстановку под несколько иным углом зрения, открывая зрителю перспективу других соседних комнат, также пустых. Каталоги дают этим двум картинам наименование: «Философ». Но почему человек, сидящий за книгами, в некотором одиночестве, должен считаться философом, не совсем ясно. Однако следует сказать, что если символизировать отвлеченную мысль, то комната с высокими сводами и с теряющимися перспективами может представить в своей внешней наглядности ходы такой мысли, особенно если мы присоединим сюда же и винтовую лестницу, уходящую в нераспознаваемую глазом высь. Таким образом, эта картина могла бы быть названа жанрово-символическою в полном смысле слова. Такова и есть мысль вообще: она вытекает из чего-то реально данного, большим светящимся пятном впереди и местами устремляется спиралеобразно на высоту.