Рембрандт - Аким Волынский

В 1630 году Рембрандт награвировал следующую картинку. В неопределенной обстановке мальчик Иисус беседует с еврейскими мужами, образующими группу, которая в разных состояниях офорта слегка видоизменяется по числу и составу дальних фигур. Отметим, прежде всего, что здесь Христос действительно мальчик, а не гном, что сразу переносит нас в мир реальности, и впечатление реальности усиливается ещё тем обстоятельством, что мальчик не снабжен никаким нимбом и никаким специальным освещением. Производящий трогательное впечатление мальчик что-то докладывает старцам – его слушают с вниманием. Это настоящая сценка еврейского быта, вполне оправдываемая существующим обычаем. Известно, что у евреев религиозная зрелость определяется наступлением тринадцатилетнего возраста. В торжественный день тринадцатилетний юноша произносит речь на отвлеченную тему. Собираются родственники, друзья, знакомые, и происходит нечто вроди коллоквиума в семейной обстановке. Будущий человек измеряется проявленными им в этом возрасте интеллектуальными способностями. Тут определяется иногда карьера целой жизни. Вот что мог иметь в виду Рембрандт, набрасывая иглою этот офорт. Но на лицах слушающих нет обычного умиления, сопровождающего такой домашний экзамен. Черты их строги, равнодушны, у одного даже надменны. Эти детали переносят нас в обстановку новозаветного повествования, делая всю сцену тяжеловесною и иератически сухою. Естественная прелесть исчезла, и её сменила докторальная тенденция. Этот офорт 1630 года очень мал, так что приходится изучать его чуть ли не с лупою в руке. Но на ту же тему мы имеем два других офорта. Из них офорт 1652 года представляет настоящий шедевр, несмотря на свою эскизность. Сам Христосик, с искусственным жестом левой руки, неприятен. Стоит молоденький старичок и о чём-то опять-таки разглагольствует, sich breit macht[102]. Его слушают перешептывающиеся между собою люди, в разных положениях, в разных одеждах, ермолках, цилиндрических шляпах, чалмах и тюрбанах. Интимности нет – сцена холодна, суха и тенденциозна. Но отдельные лица крайне типичны, экспрессивны и превосходно изображены. Некоторые старики, особенно крайне правый, в ермолке, с убранной и расчесанной бородой, весь опрятный в своём горделивом аристократизме, производят обаятельное впечатление. В целом офорт богат выразительными физиономиями, и от него не скоро оторвешься. Глаз переходит от фигуры к фигуре, забывая общую связь их между собою.

Через два года после этого офорта, в 1654 году, Рембрандт опять набрасывает иглою новый, третий офорт на ту же тему. Этот офорт грубее предшествующего и не содержит в себе ни в чём никаких преимуществ – ни идейных, ни художественных. Та же тенденциозность, та же сухость. При этом в новом офорте уже нельзя найти ни одного интересного anundtirlich[103] лица. Христосику, бледненькому, худенькому и почти бескровному, придана иератическая прическа, с пробором по середине головы, от которой мальчик в своей реальности ничего не выигрывает.

Переносясь с ветки на ветку, отметим ещё один офорт, носящий различные названия на разных языках. Немцы называют его «возвращением из Египта», англичане – «нахождением Иисуса родителями», у французов встречаются оба названия: «возвращение из Египта» и «Иисус, приводимый из храма». Мы склоняемся к этой последней версии, тем более что в эпоху египетской побывки Иисус был ещё младенцем. Плачут перед нами Мария и Иосиф, в довольно преклонном возрасте, ведут за руки мальчика Исуса, помещенного между ними. Ландшафт горный, путников предваряет собачка. У босоного Христа экзотическое лицо повернуто к матери.

Офорт мил, прост и не глубок. В общем, всё малозначительно и не вызывает особенно пристального внимания критика.