Рембрандт - Аким Волынский

Через год Рембрандт пишет нового Христа, хранящегося в настоящее время в одном частном собрании в Париже. Это поясной портрет стоящего человека, с ярко освещенным лицом. У него тот же необычайно малый низкий лоб, окаймленный той же иконной прической волос, двумя ровными прядями спускающихся от среднего пробора. Опять то же антиеврейское склонение головы, слегка лицедейное, мало искреннее и не внушающее доверия. Те же черные волосы сливаются с почти черным одеянием фантастического типа. Из безмерно широкого рукава высовывается бледно освещенная, некрасивая рука, с чрезвычайно грубым пястьем. В лице никакой изысканности, оно кажется мало гармонирующим с сентиментальным выражением глаз, глядящих вбок не без кокетства довольно элементарного характера. Не стоит дальше останавливаться на этом портрете, хотя совершенно ясно, по всем его детерминативам, что художник имел намерение изобразить евангельского героя.

В коллекции Морица Канна от того же 1659 года представлен Христос, писанный всё с той же модели, как предшествующий и павловский. Фантазией художника лицу, на этот раз, придана глубокая впадина на лбу между бровями. Впадина эта долженствовала наполнить нежное и неинтересное лицо каким-нибудь душевно-умственным содержанием. Но эта искусственная прибавка к модели не спасла положения. Перед нами лицо крупной лепки, само по себе женственное и как бы обласканное женщиной. Какой-то хороший тенор чуть ли не из современной немецкой оперы. На облике ужасно много раздетостей, и узенькая бородка как бы намеренно отошла в бок, чтобы обнажить побольше шеи. Раздетый подбородок сияет своими пятнами. Ухо торчит хорошим куском жирной плоти, столь неуместной в иконном лике. Нос широкий, выхоленный и моделированный с необыкновенным стараньем. Из последней группы портрет этот самый антипатичный – портрет, шокирующий не только мужской взгляд, но и сколько-нибудь избалованный женский. Чтобы сокрушить окончательно зыбкую легенду Христа, стоит распространять такого рода портреты для украшения стен. В представлении интеллигентных масс получится не монумент, не гадибук прошедших веков, в их творческих смешениях и габимных ассимиляциях, а сладкий герой провинциальной сцены с бархатным голосом. Синагогальное существо легенды преображено здесь в жалкую посредственность и вульгаризировано почти до последней степени. Глаза большие, открытые, черные, безо всякого содержания и выражения. Голова в целом слишком громоздкая и удручительная для глаз своею черно-белою массою, ничего не говорящею ни сердцу, ни уму.

Обратимся к портрету Христа 1661 года, из частного собрания гр. Эдуарда Рачинского. Это нечто замечательное в своём роде. Образ весь складной, весь скомпакованный из отдельных кусочков, мало между собою гармонирующих. Начнем с головы. Волосы на этот раз представлены белокурыми, чтобы дать зрителю возможность распознать одевающую голову темную фату. Фата эта схвачена как бы с портрета Джиоконды, воспоминание о котором питается ещё и впечатлением груди с разрезом и рубашкою XVI века. Лицо очень женоподобно и издали может быть принято за лицо дамы. Она все сияет раздетостью. На этот раз борода растет из-под самого подбородка, оставляя его совершенно открытым до тонких и сладких губ. Портрет стоит фасом к зрителю. Ни намека на контрпостный поворот или движение в теле, отчего общая бессодержательность его только усиливается. Руки сложены в мягком переплетении, без прочувственного соотношения с остальными частями фигуры. В целом перед нами настоящий андрогин, но лишенный вредной и обольстительной прелести созданий Леонардо да Винчи. Вот какое крушение постигает попытку связать воедино семитические черты с неоарийскими, притом в образе условно теоретическом, не мифологическом и не монументальном.

17 сентября 1924 года