Рембрандт - Аким Волынский

В Павловском дворце мы имеем нового Христа, превосходного с точки зрения художественности исполнения. Фактура его поражает мягкостью, почти нежностью. Колорит и светотень, с богатым контрастом черных волос и бледного лица, сливаются в чудесную гармонию, не нарушаемую никакими вычурностями костюма. Одежда Христа спокойна и ровна в своей полутени, захватывающей часть руки. Художнический инстинкт подсказал мастеру не сообщать обычной белизны руке, находящейся у края картины, что могло бы оскорбить глаз и отвлечь его от созерцания лица. Некоторым техническим недостатком портрета является расплывчатость волос: широкими мазками кисти они превращены в сплошную массу, лишены нюансировки, не чувствуются не только отдельные части шевелюры, но и её расчес. Теперь обратимся к рассмотрению портрета с точки зрения идейной. Начнем с верхних частей лица. Волосы черны и, как мы уже отметили, это обстоятельство само по себе нарушает что-то в нашем представлении о Христе. Пробор по середине кончается слишком широким расхождением его линии, не в мужском типе. Лоб узок и мал. Это последнее обстоятельство ничуть не вредит делу. Трудно сделать из Христа носителя каких-нибудь больших интеллектуальных величин. Широкий большой высокий лоб Шопенгауэра или Дарвина его только испортил бы. С большим лбом он просто невообразим. Малый же лоб павловского портрета очень соответствует всему лицу, с его пластическим мягким характером. Вот он женский бог, бог всех эмоциональных натур. Нет такой женщины в мире, которая не была бы в действительности или в потенции на полушаг от истерики. Натура её не охватывает некоторых предметов, а разум недостаточно освещает возникшее жизненное затруднение – аполлинические исступления ей недоступны. Отсюда крик и всплеск и потеря равновесия. Но если всмотреться в павловского Христа, замечательного по своим краскам, то охотно допустишь, что и он недалек от истерического или эпилептического припадка. Глаза по-женски подняты к небу, я бы сказал, без того апперцептивного выражения, какое свойственно взгляду мудреца. Но именно так, как павловский Христос, поднимает глаза и Цецилия у Карла Дольчи. Глаза плывут, рассеиваются, тают в зрителе, не вонзаясь ни во что. В мужчинах такой взлет глаз особенно неприятен, хотя он часто невыносим и у женщин, с его приторным оттенком сентиментальности. У ног Христа, наделенного таким лицом, могла бы вволю наплакаться не только прощенная грешница, но и любая другая женщина. Однако, трудно себе представить, чтобы такой Христос мог привлечь к себе человека, отягощенного каким-либо волнением интеллектуального порядка. Какое это несчастье в мире, что создан кумир, на который женщины с полным правом могут навешивать все свои истерики, покаянно-грешные и всегда рецидивные психологии, а порою и своё кликушество, в котором всегда слышатся отдаленные громы бывших и будущих грехопадений. Но кое-что и от этого образа записано в актив человечества. Это только та пластичность, которой не хватало ветхозаветным камням. Дело будущего человека сочетать в совершенной организации всё вместе: интеллект с растительно нежной поэзией, активность духа с послушной пассивностью его субстрата. Рот у павловского Христа очень чувственен, и это особенно выделяется большим расстоянием губ от усов и бороды. Как у всех женственных мужчин, борода у павловского Христа начинает расти у краев подбородка, оставляя часть его открытою до самых губ. В черточке этой есть что-то жуткое и волнующее, сладострастное и в некотором смысле как бы вызывающее. Что-то как будто обнажено из того, что должно было бы быть скрыто. Иногда женщина, садясь и оправляя юбку, приподнимает её на момент чуточку выше, чем надо. Это проносится в душе нашей ощущением, достаточно описанным Жан-Жаком-Руссо. Но довольно увидеть ту же женщину в трико, танцовщицей на сцене, и отпадает бесследно всякая в этом отношении сексуальная эмоция, уступая место эстетическому созерцанию, с его постоянным моральным аккомпанементом. Совершенно так же, если бы лицо, подобное павловскому изображению, было выбрито начисто, то и отмеченная нами деталь восприятия исчезла бы бесследно. Есть раздетость и есть обнаженность. Обнаженная статуя может быть святою. Раздетость не вносит в восприятие ингредиент тревоги и бесконечного трепетания. Весь образ павловского Христа так законченно характерен, что он пострадал бы в своей цельности, если бы борода на картине была представлена растущей у нижней губы. Маленькая черточка раздетости придает этому лицу супра-эмоциональный характер. Небольшая узкая борода оставляет место длинной светлой полоске обнаженной груди, дополняющей впечатление вышеуказанного элемента.