Рембрандт - Аким Волынский

На гобеленовом фоне

В течение многих лет Рембрандт подходил к теме книги «Эсфирь», набрасывая отдельные моменты её то кистью, то иглою. Мы уже касались отчасти этого пункта на предыдущих страницах, но с иных точек зрения. В теме этой, несомненно, существуют грандиозные черты, достойные монументального изображения. Но рембрандтовская трактовка этой темы всё же не выходит из сферы жанрово-исторической или театральной. Мы имеем набросок на дереве, в Парижской коллекции Бойна, представляющий Мардохея перед Артаксерксом и Эсфирь. Картина почти миниатюрна в своём масштабе. Это какой-то режиссерский макет для исторической пьесы, и единственное художественное значение этой вещицы заключается в её светотени. Но и сама светотень имеет театральный характер. Входить в подробное рассмотрение этого наброска не стоит. Отметим только то обстоятельство, что Мордехай изображен стоящим на коленях, что не соответствует гордому характеру этого человека и, вообще, не свойственно иудейскому духу. Коленопреклоненный еврей это уже габима, а не Иудея. Еврей может пасть лицом на землю, лежать на ней распростертым в импульсивном движении, но склоняться к ногам человека, сгибая собственные колени, он органически не в силах. Все католики романской расы имеют в своём теле эту пластическую потенцию. Проходя по церкви, в разных её местах, они всё время усыпают пол своими благостно-грациозными полу-коленопреклонениями. Несколько менее плавно выходит это движение у немцев, оно у них слегка порывисто. Гораздо мягче оно у славян, особенно у поляков. Но еврей совершенно лишен этой пластической мягкости. Он выдержанно сух, крепок, слегка сутуловат и в молитвенные моменты он плотнее сдвигает колени между собою, выпрямив их, как струну. Такова чисто-иудейская поза, такова сухая иудейская пластика. Она же соответствует и духовной природе еврея, не допускающей никакого обожествления человеческого существа, никакого беспамятного перед ним преклонения. Иудей оказывает высочайшее почтение уму, учености, благочестию, но никогда ни телу человека, ни его одежде, ни его положению на социальной лестнице. В этом и заключалась трагедия Мордехая, который не мог преклониться перед Аманом, этим поздним амалекитянским побегом. Но в этом же заключается и трагедия еврейства в его контакте с разными чужестранными культурами и, в частности, с христианством. Признать Христа богом значит для еврея отступить от священнейшего канона, заложенного в первооснове всего его вероучения. Если в настоящее время трудно себе представить состояние ума образованного человека, серьезно и искренно допускающего, что среди явлений мира гуляет явлением же богочеловек, его создавший, то для еврея уже две тысячи лет тому назад это казалось не только абсурдом, но и в глубочайшей степени оскорбительным. Преклонение перед Христом куда хуже преклонения перед Аманом.