Рембрандт - Аким Волынский

Что такое Сим, Хам и Яфет, как не большие расовые потоки человечества, в их переплетах и сочетаниях! Что такое Моисей, вождь народный, как не персонифицированная идея божественного пастуха, спускающегося в солнечной раме с Синайской кручи? Так мыслит библейских героев каждый простой, общелканный и замызганный еврей, когда он предается своим молитвенно-религиозным созерцаниям и мечтаниям. Он весь сам расплывается в солнечном сиянии, думая о титанических солнечных фигурах. Общелканность проходит, замызганность смывается с лица – и перед глазами нашими только Солнце и культ его. Насыщенная людьми Синагога, что это такое, как не собрание солнцепоклонников? Когда ортодоксальный еврей произносит слова: «Моисей», «Давид», «Соломон», не говоря уже о патриархах Аврааме, Исааке и Якове и о плеяде пророков, он мгновенно возносит душу свою на сионскую высоту, белую и чистую от всякого земного праха. Там только ветры божественных стихий и видения прошлого и будущего в незакатном величии. И хотя в таком представлении библейские фигуры не реальны, но в них присутствует высочайшая реальность идейного бытия, доступная пониманию самых простых людей. Библия не история еврейского народа, какой она рисуется поверхностному взгляду, как «Илиада» и «Одиссея» не являются историями Эллады. В одном случае мы имеем эпопею иудейского духа, в его полетах и падениях, а в другом случае мы имеем собрание нарядных сказок, по которым мы следим за первыми и важнейшими этапами эллинизма. Если на одну минуту представить себе всем воображением, что исчез гомеровский эпос, а все ученые труды о Греции остались, хотя бы с Курциусом во главе, и все мы лишились бы черт и образа древней Греции. Если равным образом представить себе, что не существовало и не существует библии, что никто никогда не слыхал об арфе Давида, об Иосифе, проданном братьями, о чудесной Рахили и пленительной Ревекке, о творце иерусалимского храма Соломоне, то даже при самом полном богатстве исторических дат и сведений, при совершенном процветании гебраистической учености, мы всё же не знали бы еврея в его изначальной и вечной сущности. Таким образом, приходится допустить, что библейские образы реальнее

всякой данности. Но чтобы думать и чувствовать так, нужно быть целостным и чистым иудеем, каким Рембрандт, при всём своём гении и необыкновенном интеллектуализме, всё же не был обычно. Он лишь моментами возносился на такие высоты, как, например, в «Анатомии». Обычно же он был евреем габимным, габимным существом, пройдя даже период простого летца, пока не сломила и не углубила его жизнь, полная катастроф, падений и испытаний.