Рембрандт - Аким Волынский

Но вот иудей по духу взял кисть и остановился перед этим сюжетом. Дать обожествленное естество, в его чарующей полноте, в образе женщины – это вообще ему недопустимо, как бы велик ни был его гений. Ему мешает в этом глубоко заложенный в нём монизм, не позволяющий дробить синтетическое целое на части так, чтобы эти части являлись неносительницами общего единства. Обнаженная «Венера» Джиорджионе – это законченный символ природы. Но для Рембрандта обнаженная женщина есть только она сама, обнаженности собственно нет, есть только раздетость данного конкретного существа. Еврей не чувствует наготы в природе. Сам Элогим, когда он мыслится антропоморфически, в глазах его непременно одет. Даже Микель-Анжело, пока он следовал библейскому духу, набрасывал, может быть, неохотно плащ на творца миров. Его Саваоф, создающий Адама, одет в длинный хитон, и только в «Страшном Суде» той же Сикстинской Капеллы, войдя в новую идеологию, Микель-Анджело пишет Христа обнаженным атлетом, к ужасу церковных властей того времени. Голого еврейского бога не бывает. Он всегда одет, прикрыт, спрятан в естестве, облекающем его непроницаемым покровом. Он имманентен миру, и перед глазами людей в своей вечной трансцендентной обнаженности он не может быть представлен. Вот почему и Рембрандта естественно побудил одеть и даже нарядить земную богиню с амуром на руках. Амур этот тоже одет. И это уже почти чудовищно, ибо ангелочки и амуры, у всех художников мира, изображаются не иначе, как голенькими. У благочестивого Кранаха отдыхающая в египетском путешествии Богоматерь сидит перед деревом, и весь воздух кругом полон порхающими и резвящимися ангелочками, конечно, совершенно голыми. У Рембрандта же крылья над детской юбочкой Корнелии производят почти гротескное впечатление.

9 июля 1924 года

Светящийся домик

Портрета третьей жены Рембрандта, Катерины ван Вейн, мы не имеем. Что же касается Гэртген Диркс, кормилицы Титуса, одно время приближенной Рембрандтом к себе, после смерти Саскии, то Розенберг указывает предположительно на её портрет. Немецкий исследователь, впрочем, не настаивает на таком предположении, и легко понять такое колебание, если принять в расчет чрезвычайную старообразность изображаемого на трех портретах лица. Что же касается Катерины ван Вейн, то Рембрандт женился на ней за три-четыре года до своей смерти и имел от неё двух детей, о которых мы ничего не знаем. Если сложить вместе все рассмотренные нами материалы, то придется отметить следующее. У Рембрандта, за все время супружеской жизни, было девять детей. При интенсивной художественной работе это очень много, особенно если принять во внимание, что последние два ребенка падают на глубокую старость. Материальное положение Рембрандта постоянно колебалась. Но и это обстоятельство не останавливало и не погашало в нём склонности чувствовать себя мужем и отцом. Дети рождались и рождались, и не из чего не видно, чтобы художник тяготился ими в какой-нибудь степени. Рембрандт был прекрасным семьянином. Мы имеем немало великих художников, сочетавших в себе творческий талант с ярко выраженным эротическим темпераментом. Даже гениальный Гёте вел в этом отношении активную жизнь. Связи его с женщинами были разнообразны и многочисленны. В самом преклонном возрасте он ещё находил возможным влюбляться. Но романтические эскапады Гёте, число которых приводит в отчаяние биографов, имели, если можно так выразиться, экстерриториальный характер. Он влюблялся на стороне, иногда сближался с женщинами совсем элементарно и притом с женщинами всех положений. Но семьянином в настоящем смысле слова Гёте всё-таки не был. Жена его как-то не чувствовалась рядом с ним. Она жила тихой домашней жизнью, из комнаты в комнату, недоступная, незаметная и не видимая.