Рембрандт - Аким Волынский

Почти всегда это богема в той или иной степени. Совсем другое дело Рембрандт. Это прежде всего семьянин в точном смысле слова. Он женится рано и ни минуты не остается один, он почти не знает вдовства. Одна хозяйка дома сменяет другую, как жена и мать. При этом женщина играет рядом с ним огромную роль, как это и доныне бывает в каждой еврейской семье. Сначала Саския: она занимает в представлении о Рембрандте большое место, на первом плане. Портреты её многочисленны, участие в общем труде художника велико и постоянно. Весь домашний быт его пронизан любимой женщиной. И она при этом единая, вне всякой конкуренции с другими женщинами, как это постоянно чувствуется у художников неоарийского типа. Рембрандт верен своей Саскии, как он будет впоследствии верен и Стоффельс, которую он тоже приобщит не только к своим художественным трудам, но и многотрудным материальным заботам. Саския стоит возле Рембрандта равноправной величиной, и заслонить её нельзя ничем. Несмотря на характер габимы, переплеснувшейся в интимную обстановку со стогнов Амстердама, вся жизнь тут проходит в компактной собранности крепкого и непоколебимого ковчега. Ковчег этот неподвижен, не трогается с места. Это не утлая ладья Леонардо, а именно крепкий еврейский дом, с дорогим семисвечником, горящим в канун священной субботы. Саския и была таким семисвечником, во дни своей жизни с Рембрандтом, то освещая ему художественный путь, то примеряя праздничную серьгу перед зеркалом, то становясь рядом с ним в дуэтном портрете, и всё это делая на фоне будничного бытия, исполненного тревог, забот и трепетов почти постоянного материнства. Всё это отдает иудаизмом. Золотой семисвечник горит всеми своими свечами торжественно. Но свет этот не выходит наружу. Он весь внутри. Перед нами светящийся домик, в который можно заглянуть с умилением. Никаких бурь и раздоров мы не чувствуем. Никакой арийской свары на почве любви не ощутить в этом домике. Тут пьют крепкое, хорошее, изюмное вино из полного бокала.