Рембрандт - Аким Волынский

О Магдалине ван Лоо мы знаем только то, что она была двоюродной сестрой Тутуса ван Рина. Из этого следует, что между ними существовало некоторое родство по крови. В целях нашего исследования нам важно только установить факт, что мы и тут имеем представительницу того же рода. Склонность к брачным соединениям между родственниками весьма свойственна евреям, чем вырабатывается уплотнение в чувствах расовой и локальной солидарности. В старые времена почти предписывалась женитьба на вдове брата, чем достигалось уплотнение в чувствах уже не телесного только, а духовного родства. В мотивах христианского церковного законодательства некоторых стран по этому деликатному пункту, где такие браки запрещены, мы встречаемся со следующей презумпцией. Нельзя жениться на жене брата, читаем мы у духовных авторов, потому что, если бы это было возможно, то ещё при жизни мы могли бы смотреть на его жену с вожделением. Но именно такой взгляд на женщину, как на объект сладострастия чужд еврейскому гению. У евреев женщина человек, вызывающий простые чувства – деловые или возвещенные. Вообще надо сказать, что темы еврейского законодательства, в этой области, разработанные в целом ряде специальных исследований, идущих к нам из глубочайшей древности, преследуют одну главную цель: уплотнить народ в единстве расового чувства во что бы то ни стало, в обоих направлениях, как физическом, так и духовном. Запрещены же только браки междурасовые и даже междупле – менные, вообще международные кровосмесительства. Это идет от славной эпохи второго иерусалимского храма, этого истинного ренессанса иудаизма, во дни Эздры и Неемии. Иногда такое уплотнение, диктуемое историческими условиями походного быта, с походным ковчегом, носимым впереди народа, покупалось на счет неоспоримого ущерба в биологическом отношении. Крови не любят смешиваться в степенях близкого родства, напряжение полярных электричеств, мужского и женского, в родственных тучах дает слабую молнию. Точно так же и дух не стремится влить своё течение в течение другого духа, если оно исходит от родственного по крови человека. Между братом и сестрою трудно представить себе такую экспансивность в разговоре, такую светлую радугу откровений, какие возможны в разговоре между совершенно посторонними людьми. Что-то тут мешает человеку взлететь и развернуться вширь. Какое-то чувство, без авторитетности произносимого, суживает объем признаний и выражений, ослабляет импульс и уменьшает пафос. Вот почему в еврейской среде, при отсутствии заметных духовных дистанций между людьми, мы так часто встречаемся с грубоватою фамильярностью в интимно родственной взаимной трактовке. Выделяются только иератические лица, раввин, цадик, талмудистски богословские ученые, вообще, всё то, что, так или иначе, относится к Ковчегу. Отсветы золотого Ковчега падают на лица этих людей, да и сам Ковчег, из века в век, переходит в руки носителей еврейского закона. Можно быть гениальным ученым или музыкантом, но в глазах родных, в ортодоксальной семье это не возвысит человека ни на сантиметр. Всё-таки его будут там трактовать с неуловимым пренебрежением и уже, конечно, ниже всякого духовного раввина. Но и в семье не ортодоксальной, насквозь культурной, такой светский гений не будет пользоваться тем престижем, какой он имеет в чужих кругах. Еврейский народ собирается, сжимается, сливается и сгущается в идеях расового единства до последних степеней возможности. Свой Ковчег он носит всё более и более слабеющими руками, и это отнюдь не вредит делу всенационального служения, потому что сам Ковчег, просветляясь и одухотворяясь, становится всё легче и легче для несущих рук. Скоро весь Ковчег, этот тяжелый груз пустыни, превратится в одну лишь солнечную пыль.