Рембрандт - Аким Волынский

Офорт Рембрандта 1645 года вызвал большое восхищение среди художников не только XVII, но и XVIII века. Георг Фридрих Шмидт, знаменитый гравер резцом XVIII века, работавший одно время в России, увлекся темою Рембрандта и, офортируя, изобразил себя почти так же, как представил себя Рембрандт. Перед нами поясной портрет художника за столом, у большого окна, находящегося не справа, как у Рембрандта, а слева. Некоторые детали и тут, и там почти тождественны. Скатерть стола, постамент для листов, в больших и общих линиях трудовая поза художника соответствуют контурам в офорте Рембрандта. Шмидт оторвался от работы и взглянул перед собой, слегка вбок. В словаре русских гравированных портретов Ровинский называет этот офорт «почти прямоличным». Лицо Шмидта повернуто вправо однако весьма заметно, спокойным и нежным контрпостным движением, в отличие от офорта Рембрандта, в самом деле, прямоличного в полном смысле слова. При этом Ровинский, такой рембрандтовед, не отмечает сходства двух портретов, хотя в основных чертах оно разительно и само собою напрашивается на параллель произведений. Шмидт тоже в шляпе – это черточка, свидетельствующая о почти рабском подражании: несомненно, что ни в Петербурге, ни в Париже, ни в Берлине Шмидт не работал никогда в шляпе. Что касается рук, то они трактованы Шмидтом несколько иначе, чем у Рембрандта. Правая рука вооружена гравировальным резцом – длинным и красивым. Пальцы видны на всём протяжении – и этою особенностью рука у Шмидта отличается от руки на офорте Рембрандта. Левая же рука – с согнутым слегка и выставленным указательным пальцем – производит совсем другое впечатление. Жест этот представляется не мотивированным, и остается предположить, что изображен момент, когда кто-нибудь входил в комнату и художник движеньем пальца приглашал гостя отойти в сторону и не мешать работе. Иначе жест просто не понятен. Но и при таком истолковании он кажется банальным. У Рембрандта левая рука почти вся прикрыта, едва видна, но и в таком состоянии всё же содействует впечатлению захватывающей творческой секунды, объявшей душу художника. То же необходимо сказать и о глазах в офорте Шмидта. Гравер оторван от работы не мыслью, а вошедшим предполагаемым посетителем – таково пустынное, слегка беспредметное их выражение. Шмидт, по-видимому, хотел индивидуализировать свой офорт введением в него некоторых деталей, которых нет у Рембрандта. На стене висят у него скрипка и шпага. По оконному стеклу ползет паук, давший название всей гравюры. За окном видны русская церковь, дом и холм. На косяке окна висит термометр. Все детали эти, своею нарочитостью и искусственностью, только холодят общее впечатление от офорта. При внешнем мастерстве, вообще отличавшем художника, в нём почти нет внутреннего содержания.

В своих немногочисленных офортных работах Шмидт подражал Рембрандту и иногда даже воспроизводил его с большим успехом. Так мы имеем один из масляных, автопортретов Рембрандта, переданный Шмидтом в офорте в 1753 году, необычайно тонко, почти нежно. Образ Рембрандта смягчен и как бы даже убледнен, но основные черты голландского художника на месте. Но в данном случае, в изображении самого себя пришлось Шмидту перевоплотить сюжет, очевидно превышавший его силы. Надо было офортною иглою захватить идейную массивность оригинала и уподобить её самому себе. Но именно это и оказалось невозможным для Шмидта, по всему его душевному складу и по наличию его творческих сил. Тем не менее офорт этот, при всей своей плотской тяжеловесности, всё же должен быть признан интересным и сам по себе, и в особенности для тех, кто занимается Рембрандтом. На нижнем поле подлинного офорта, лежащего перед нами, читается следующая надпись: Hannnos: Junge Tritirichhistaleipse, feeitagurforti@chofs.