Рембрандт - Аким Волынский

Но перед нами располагаются небольшим рядом портреты спокойные, красивые, иногда даже нарядные, совпадающие по времени с периодом ухаживания и женитьбы на Саскии. Один портрет особенно пленителен и относится к 1631 году. Рембрандт медленно, заботливо и осторожно вычерчивает себя иглою. Сначала дана только голова. Мы имеем эту голову в нескольких состояниях знаменитой доски. Каждая черточка, каждый штрих, каждое пятнышко на лице – всё тронуто и зарисовано тончайшей иглой. Мягкая шляпа, в переменных эффектах света, надета особенно живописно. В самом деле, что такое шляпа в мужском или женском туалете? А между тем сколько градаций и оттенков изящества в способах её надеть на голову. Мы уже писали на эту тему. Можно небрежно и торопливо набросить или нахлобучить её, и вся физиономия от этого получит соответствующее выражение. Точно человек в данную минуту не в себе и не для себя живет, ходит, дышит и говорит. Можно надеть её заботливо и приласкать её теплою рукою по всем краям и сторонам, меняя её положение, обминая, сдвигая и расправляя, пока она не займет место и не примет вида, идущих к данному лицу. За таким занятием женщина иногда проводят долгие минуты перед зеркалом. Нечто подобное мы замечаем и в рассматриваемом офорте. Мощная копна волос имеет нарядный вид. Контрпостный поворот головы, церемонно картинный, кавалероподобный, чуточку даже кокетливый. Портрет растет медленным темпом. На одном оттиске мы имеем только голову на беловой бумаге, а на другом к голове прибавлены воротник и часть костюма. Портрет растет и растет, пока не доходит почти до коленного изображения, в стоящей позе. Одна рука подбоченилась в плаще, а другая прижата к телу в теплой меховой перчатке. Фигура вся в целом приобрела аристократическую выправку в голландском стиле. Но во всех этих вариантах есть одна важная общая черта. Глаза Рембрандта глядят боковым взглядом, не то задумчиво, не то наблюдательно, с едва уловимым оттенком иронии. Но в этом боковом взгляде ощущается апперцептивная пригвожденность к определенной какой-то точке. Взгляд не скользит, не вибрирует, не плещется в пространстве, а именно тонкою иголочкою прикреплен к определенному предмету. Этим и отличается обычное вульгарное кокетство, зазывное и щекочущее, от кокетства утонченно-серьезного. На поверхности все мягко. Человек не влезает к вам в душу навязчивым встряхивателем ваших нервов. Он только смотрит на вас сдержанным взглядом из последних своих глубин, которые не могут быть у человека не серьезными. Апперцепция есть, но она не настойчива, её постоянно смягчают задушевные вздохи. Особенно это относится к двум вариантам того же портрета. Рембрандт был ещё очень молод. Он только ещё отрывался от провинциальной лейденской обстановки. Кругом сворачивались и разворачивались влияния и веяния ближайшей среды, в которой стыдливость никогда не угасала, даже в такие минуты, когда человек женишится и в нём кипит молодая страсть. Рембрандт ещё только стоял у преддверья габимы, открывшей перед ним через короткий срок все свои соблазны, когда жизнь его окончательно стала укладываться в амстердамскую рамку. Хотя глаза его на офорте и смотрят косым взглядом любопытства, вызова и игры, но они не теряют при этом свойственной им вдумчивой серьезности. Таким именно взглядом естественнее всего смотреть на еврейскую девушку, которая к иному взгляду и не располагает.