Рембрандт - Аким Волынский

Ещё несколько замечательных офортов, принадлежащих к годам спокойной и комфортной жизни с Саскией. Имеется лицедейный портрет, в большом и малом формате, в котором Рембрандт изобразил себя с обнаженным коротким мечем в руке, в меховой одежде и с митрообразным беретом на голове. Облачение абсолютно не соответствует лицу. Лицо это серьезно, глаза умны, и наряд на Рембрандте, при всей его воинственной грозности, кажется шутовским. Не идет к иудею ни пушка, ни меч, ни винтовка. Представить себе раввина, стреляющим из ружья или идущим впереди войска, как христианский пастырь, нет никакой возможности. Грозные глупости исторического быта не пристали [к] его вечной, божественно-человеческой сущности. Тут уместны только книга, свитки завета, перо, игла и кисть – вообще всё то, чем можно вскрывать и объяснять вещи и письмена окружающего мира. Имеются и варианты воинственной позы, уже без меча, без шутовства, но с таким поворотом вбок необычайно широкого лица, который всё-таки свидетельствует об искусственной позе. В офорте слышится попытка придать себе некую ипокритность, и от этого произведение рембрандтовской иглы кажется довольно ходульным. Оно именно ходульно выражением властительности и шика, которые были бы больше к лицу какому-нибудь фламандско-брамантскому герцогу. Из иудейской крупчатки, прекрасной для субботней халы, нельзя слепить никакого чудовища феодального быта или показной гражданственности.

Прелестен офорт 1639 года. Рембрандт копировал пером писанный Рафаэлем портрет графа Кастильена Урбанского, автора «Cortegiano»[56]. Портрет не точен, представляет собою довольно заметное видоизменение оригинала в оттенках и деталях. Но создание Рафаэля очевидно произвело на амстердамского мастера огромное впечатление. В том же году он применяет наброски пером к офортному автопортрету. И вот перед нами удивительная переработка ипокритно-итальянского подобия в го л л ан дско-иудейскую трансформацию. Портрет дышит реализмом. Лицо лицедейно и натуралистично. Тут звук, тут музыка, тут вырванный из жизни, с мясом и кровью, клочок человеческой биографии. Но посадка всего тела, торжественные складки костюма, облегающие руку на баллюстраде, риторически напряженные контрпосты головы, с шапкой набекрень, до чрезвычайности надвинутой на бок – всё это пришло не из души Рембрандта, навеяно чуждыми образцами римских и флорентинских художников. Это замечательная попытка придать амальгамной габиме черты классичности, в стиле не то Рафаэля, не то Леонардо да Винчи. В композиции автопортрета, по какой-то едва уловимой родственности приема, отдаленно, отдаленно чувствуется даже и Джиоконда. Офорт богат содержанием и глубиной построения. Вырисован он чуть ли ни пиэтетной иглой, и всё вместе, в позе сиденья у баллюстрады, повернуто к зрителю винчианским контрпостом. Нельзя забывать ни на минуту, что Рембрандт любовно коллекционировал создания итальянского искусства. Многие современные ему фламандские художники бредили Италиею. Давид Теньер наполнил целый альбом рисунками с итальянских картин, всех школ и направлений.

15 июня 1924 года

В шапке за работой