Нефертити - Мишель Моран (2009)

– Только не такие. – Он накрыл мою руку своей ладонью. – Сама увидишь. Просто держи глаза и уши открытыми, моя малышка. И, если поймешь, что назревают неприятности, сразу беги ко мне.

Отец понял, в каком направлении потекли мои мысли, и улыбнулся:

– Не волнуйся. Все не так уж плохо. В конце концов, это не такая уж и большая цена за корону Египта. – Он показал глазами на берег и сказал: – Ну вот, мы почти на месте.

Я посмотрела вдаль через нос галеры. Теперь, когда мы приблизились ко дворцу, кораблей, длинных судов с треугольными парусами, как у нас, стало намного больше. Женщины подбегали к бортам своих лодок, чтобы взглянуть на нашу галеру и рассмотреть, кто идет на ней. Золотистые вымпелы, реющие на мачте, означали, что на борту находится мой отец, визирь Старшего фараона, и все понимали, что он везет с собой будущую царицу Египта.

Нефертити скрылась в каюте и вышла из нее в новом платье. На шее у нее искрились солнечными зайчиками редкой красоты драгоценные камни, которые оставила ей наша тетя. Подойдя ко мне на нос судна, она остановилась рядом, подставляя лицо свежему ветерку и брызгам.

– Великий Озирис! – воскликнула я. – Смотри! – На берегу ждали нашего прибытия пятьдесят воинов и по крайней мере две сотни слуг.

Первым на берег сошел отец, за которым последовала моя мать, потом Нефертити и уже за нею – я. Таков был церемониал в нашей семье. Я подумала, а как изменится иерархия после коронации моей сестры?

– Ты только взгляни на паланкины, – я не смогла сдержать восторга.

Украшенные позолотой и ляписом, с шестами из черного дерева, они были великолепны.

– Должно быть, они принадлежат Старшему, – сказала Нефертити, на которую это зрелище тоже произвело впечатление.

Нас усадили каждого в свой паланкин, завешенный драпировками, и я потихоньку раздвинула их, чтобы еще раз взглянуть на Фивы, купающиеся в лучах полуденного солнца. При этом я подивилась тому, как может Нефертити оставаться равнодушной, сидя за плотно задернутыми занавесками в своем паланкине, ведь она ни разу до этого еще не видела Фив. Но я видела ее тень, гордую и прямую посреди ее паланкина, заставляющую вести себя сдержанно и с достоинством, пока нас быстро несли по городу, в который нас никогда не брал отец. Нас сопровождал оркестр из дюжины флейтистов, а за окнами проплывали дома из песчаника, из которых выглядывали лица сотен любопытных. Мне вдруг захотелось оказаться в одном паланкине с матерью, чтобы разделить с нею радость нашего вхождения в свет. Пока акробаты и музыканты развлекали собравшиеся толпы зрителей, мы миновали храм Аменхотепа Великолепного и колоссальную пару статуй, изображавших его в качестве бога. А потом, на самой границе дюн, на горизонте вдруг заблестело озеро. Вытянув шею в надежде рассмотреть его, я едва не вывалилась из паланкина. Озеро было рукотворным, выкопанным в форме полумесяца, и окружало дворец. Лодки под маленькими парусами скользили взад и вперед там, где полагалось бы раскинуться пескам и пальмам, и я вспомнила, как отец рассказывал о том, что Аменхотеп Великолепный приказал выкопать озеро в знак своей любви к королеве Тие и что второго такого озера не было во всем Египте. В ярких солнечных лучах оно сверкало и переливалось серебром и лазурью. В этот момент мы приблизились к дворцовым воротам и толпа расступилась.