Разные лица - Семён Работников (1987)

Родное село показалось необыкновенно длинным, когда они по узкой тропинке шагали от своего дома к Глафириному. Кто вышел на проулок, кто глядел на них из окна, сплющивая нос о стекло. А они шли: впереди — сваха, за ней — потупившийся Павел, рядом с ним семенила мать, за Павлом гуськом тянулись сестры.

У Глафиры все уже было готово к их приходу: стол накрыт. Сама она с рыжими волосами в ярком платье так и кидалась, как пламя, всем в глаза.

— Проходите, гости дорогие.

Расселись за столом, Глафира и Павел — рядком. Он не смел поднять взгляд, она же так и буравила его глазами, а потом стала как бы нечаянно дотрагиваться под столом до ноги Павла, и сердце в ее груди замирало от ожидания счастья.

— Оно, конешно, семьей обзаводиться надо… — задрал нос отец Глафиры, всю жизнь проработавший счетоводом в конторе. — Но ведь у нас и дочка-то!..

— Да, да! Хороша! Слов нету! Только ее что-то замуж никто не берет, — ляпнула спроста Пелагея.

Домна кашлянула, заставила всех выпить, заговорила сама и тонко повела беседу, не забывая подливать в рюмки, особенно Павлу. И Павел ожил, стал рассказывать, как служил в армии и как его хвалил старшина за то, что он лучше всех чистил оружие.

Невеста и жених друг другу понравились, и в мясоед сыграли свадьбу.

Глафира обрушила на мужа такую любовь, что Павел даже растерялся и оробел. Эта робость так и осталась в нем навсегда. А Глафира, было уже отчаявшаяся выйти замуж, расцвела, раздалась вширь. Сваху, тетку Домну, она щедро отблагодарила, купив ей отрез на платье.

Павла она постоянно держала возле себя. Даже когда он уходил в клуб на курсы шоферов, Глафира и тут не давала ему покоя: в перерыв навестит его, передаст пирожок, а после занятий обязательно встретит. Он еще не сойдет со ступенек крыльца, а она тут как тут, ловит его за руку и прижимает к своей истосковавшейся груди.

— Неудобно как-то, — пробовал протестовать Павел.

— Миленький, миленький, — шепчет Глафира, — ничего неудобного нет. Ты же мой муж.

Она вела его домой, кормила ужином, а потом разбирала пышную, жаркую, как она сама, постель.

Ревнива была Глафира до безумия. Не дай бог взглянуть Павлу на какую-нибудь женщину. Глафира тяжело дышала, поджимала губы, лицо становилось под цвет волос. На людях она немного сдерживалась, но как только переступали порог дома, сразу извергала свой гнев:

— Другая тебе понравилась?! Я считала, ты два раза на нее взглянул!

— Да ведь глаза, — оправдывался Павел. — Не завяжешь же их.

— А ты гляди только на меня!

— Я и так на тебя гляжу. Но и под ноги взглянуть надо.

— Вот ты какой! — голос Глафиры становился пронзительный. — Быстро ты забываешь, откуда я тебя взяла!

— Ну ладно, ладно, — робко говорил Павел. — Не буду больше.

— То-то же!..

Дом у Глафиры — полная чаша: шифоньер с зеркалом, сервант, плотно набитый посудой, стол и стулья — все по городской моде, на стенах — ковры, под ногами — половики, даже ступить поначалу было боязно. Старики, ее родители, переселились в заднюю половину избы, в маленькую комнату, и затаились, чтобы не мешать им. Многочисленная родня не навещала Павла. Еще на смотринах мать и сестры напугались богатства, порядка и чистоты Глафириного дома и теперь обходили их стороной. А он только изредка навещал своих: ему тоже было неловко бывать у них.

Уже к концу четвертого месяца супружеской жизни живот Глафиры стал округляться и через положенный срок она родила девочку с такими же огненными волосами, какие были у нее самой. Когда брала дочку на руки и подносила к своей брызжущей молоком груди, Глафира делалась похожей на насытившуюся и оттого ставшую благодушной волчицу.