Разные лица - Семён Работников (1987)

Не был он дебоширом. Как впрягся после армии в работу, так и вез ее; не искал себе ни легкой жизни, ни большого заработка. В разное время садился то на трактор, то на комбайн, то за руль машины. Жил со своей Нинкой, на которой женился в тот же год, как вернулся домой, не хуже других людей, растили троих детей. Мать свою он давно схоронил со всеми положенными ей почестями. Не завидует он никому: ни тем, кто живет в городе, ни своим деревенским. Никогда ни с кем не враждовал.

К переезду Мыльникова на летнее время в деревню Шилов отнесся вначале равнодушно. «Ну и черт с ним! Пусть ходит за грибами. Мои грибы он из лесу не унесет, потому что мне за ними ходить некогда», — говорил он. Но, увидев, что тот высоко держит голову, как бы ставя себя всем в пример и требуя к себе особого почтения, Шилов вознегодовал. Он хорошо помнил, как тот, поскрипывая сапогами и посвечивая новой сумкой, вошел в их дом и напугал мать, не забывалось и огромное поле с маленьким клочком выросшей на нем кукурузы, свежа в памяти шефская помощь, которую оказывал им, своим землякам.

Первый раз Шилов оборвал его на собрании, где Мыльников вздумал учить всех уму-разуму.

— Ты лучше поделись опытом, как кукурузу выращивать, — сказал он.

Кругом захохотали, а Мыльников, обратясь к президиуму, строго сказал:

— Удалить надо его с собрания, чтобы не хулиганил.

Мыльников больше не решался выступать при Шилове. Только оглядев людей и убедившись, что его нет, просил слова — и расходился, пока не исчерпывал положенное по регламенту время.

Когда Шилов проезжал на своем тракторе рядом с домом Мыльникова, у него всегда появлялось желание наехать на что-нибудь, задеть палисадник или огород. Вчера не смог сдержаться и сломал мыльниковскую городьбу.

Трактор ровно бежал, выстилая дорогу гусеницами. Уже начинало смеркаться, и в избах зажглись огни. Шилов покосился на освещенные окна дома-дачи, стоявшего на краю деревни. Цветные шторы загораживали оба широких окна. Уютно было за этими шторами. «Забыл?! — мысленно обратился он к Мыльникову. — Я тебе напомню!.. Ты, может, на десять лет укоротил жизнь моей матери».

Чувства Шилова как бы перешли в мотор, и трактор, взревев, круто развернулся и направился к дому Мыльникова.

Мыльников, заслышав шум, выскочил на проулок, напуганный, но готовый защищать свое добро. Позади него мелькало искаженное страхом лицо жены.

— Хулиган! К прокурору тебя! — орал Мыльников. — Тебе места мало?! Вон улица-то! Там и езжай.

— Я где хочу, там и езжу! И ты мне не указ! — отвечал Шилов.

Трактор остановился в полметре от дома. Мыльников с женой стояли ни живы ни мертвы. Но Шилов неожиданно дал задний ход и выехал на дорогу.

Шум мотора замер где-то за околицей.

В ту же осень Мыльников продал дом и больше уже не показывался в деревне.

Ефим Крутой

Ефим, за свой нрав прозванный Крутым, если кто-нибудь покидал деревню, говорил:

— Что, уезжаешь? Ну и скатертью дорога! Без тебя тут воздух чище будет.

Появлялось чувство обиды: все едут, а он остается, словно всех глупее.

Манино и так была небольшой — в сорок дворов — деревней, двумя посадами вытянутой по пологому склону холма, а теперь уменьшилась наполовину, и посады напоминали грабли с выломленными зубьями — тут нет одного дома, там сразу двух, осиротелые яблони стоят на месте одичавших огородов да шумят на ветру огромные березы, посаженные дедами перед окнами, чтобы радовали глаз. Но некому на них смотреть: не стало окон, и напрасно машут ветками, спускающимися почти до самой земли, напрасно гудит, раскачиваясь, в два обхвата ствол, вобравший в себя соки земли.