Разные лица - Семён Работников (1987)

В конце сентября в солнечный и холодный день Волынцев давал последний урок во второй смене. Березы и клены, посаженные вдоль школьного забора, сплошь желтые, как будто заглядывали в окна, и от них в классе становилось еще светлее. Дети, шмыгая носами и склонив головы, писали в тетрадках, и ничто другое, казалось, их не занимало. Но день их тревожил, и Волынцев знал, с какой радостью, как только кончится урок, помчатся они отсюда на улицу — в солнце, в прохладу, как закричат в восторге, оказавшись под чистым небом. Стояли последние дни ясной осени, перед тем как задождит, закапает и станет неуютно в округе.

Вдруг в классную дверь просунулась лихая физиономия парня, примерно такого же возраста, как и Волынцев. Это было неслыханное нахальство, и Волынцев, весь вспыхнув и сжав кулаки, шагнул к нему. Но лихая физиономия, ухмыльнувшись, вдруг сказала:

— Митрий Николаич, тут к тебе деваха пришла. Кра-си-ивая!

Волынцев выглянул в коридор, — там, смущенно улыбаясь, стояла Люба.

— Я пришла проведать тебя, — сказала она.

После этого начались их встречи. В один и тот же час Волынцев и Люба выходили из дома и шли навстречу друг другу, чтобы сойтись на середине пути.

Чувствуя на себе взгляды из окон, Волынцев шагал селом. Досужие женщины, конечно, уже гадали, куда зачастил их учитель. Волынцев подходил к обрыву. Обрыв такой крутой, что когда по нему съезжают подводы, в колеса вставляют колья. Спускаясь, Волынцев все время откидывался назад, чтобы не бежать. Река, как бездонный провал в земле, с отраженными белыми облаками.

Теперь, когда проходил мимо столба на опушке леса, Волынцеву хотелось подмигнуть. «Ну вот, а ты говорил, что мы никогда не встретимся. Ты остался в дураках. Торчи тут, пока не сгниешь. Я не боюсь переступить эту черту», — говорил Волынцев, минуя столб, указывавший границу, которую раньше он боялся перейти.

Лесная дорога, глухая, полузаросшая — редко кто ходил и ездил по ней — вилась среди кустов и деревьев, удлиняя путь. Вот сейчас за этим поворотом он увидит Любу. Он огибал куст или дерево — ее нет. Волнуясь и горячась, он шагал дальше — но и за следующим поворотом ее не было. Давно уже миновал середину пути. Может быть, нынче она не придет?

Всегда встреча получалась неожиданной. Они вдруг оказывались лицом к лицу и вздрагивали. Он глядел на нее, и ему становилось мучительно-сладко от ее резкой красоты. Неужели он, такой неинтересный, скучный, способен вызвать у ней любопытство?

Ранние осенние сумерки смотрели из-под кустов и деревьев, но словно боялись выйти на дорогу к ним, и дорога сквозила, как туннель. В отдельных местах ольха, осина и орешник смыкались над ней, образуя шатер.

Волынцев провожал Любу до самого Ивановского. Когда они подходили к деревне, она была уже вся окутана тьмою, окна бросали квадраты света на тропинку, по которой они шли.

Перед тем как расстаться, долго стояли около дома.

Обратная дорога в одиночестве волновала Волынцева не меньше, чем встреча. Он шел размашисто, не боясь наскочить на что-нибудь в темноте, и слушал, как ликует его душа. Глядел на звездное небо, и одна звезда была у него любимой. Она стояла почти над самой головой в зените, и мигала с высоты, и, казалось, понимала его.

А когда настала зима и выпал снег, лыжные следы отмечали их путь. Волынцев, набирая скорость, летел с крутого обрыва и мчался по лугу через реку. Лыжный след вел в лес. Навстречу ему из Ивановского тянулись такие же две параллельные нити. В середине леса лыжами была истоптана небольшая поляна.

Часто густой снег или пурга хоронили их след, но не больше, чем на день. И снова по широкому лугу и полю, где скучали одинокие скирды соломы, ложились лыжные следы. Они были ровные, словно вычерченные на ватмане, и отпечатки от колец лыжных палок находились на одинаковом расстоянии.