Разные лица - Семён Работников (1987)

Волынцев удивительно быстро вошел в роль учителя, точно всю жизнь только тем и занимался, что учил детей. Ему никто не помогал, но зато и не мешали. Он был один. Только через неделю после начала занятий на одном уроке у него поприсутствовала инспектор из районо, женщина с застывшей педагогической строгостью на лице, и, видно желая ободрить, похвалила. Ее похвала сделала Волынцева увереннее.

Он учил все четыре класса начальной школы. Во всей школе было тринадцать человек, двое — в первом, трое — во втором, четверо — в третьем и столько же в четвертом классе. Детишки были смышленые и смешливые, но в общем-то послушные. Больше всего он боялся, что его не будут слушаться. Опасался Волынцев и насмешек взрослых, которые могут подорвать его учительский авторитет. Какой он учитель, если чувствует себя мальчишкой, да и вид мальчишеский — лицо с чистой гладкой кожей и пушком, к которому еще не прикасалась бритва. Но неожиданно для себя он превратился здесь из Мити в Дмитрия Николаевича.

— Здравствуйте, Митрий Миколаич, — первыми здоровались с ним пожилые колхозники, приподнимая над головой фуражку.

Волынцев наполнялся уважением к себе и быстро взрослел, держался солиднее. Менялось и выражение лица, ребяческая наивность исчезала.

Жить Волынцев устроился у Марфы, шестидесятилетней старухи, заботившейся о нем как о родном сыне. У ней был просторный дом-пятистенок, и Волынцев занимал весь перед.

Утром, проснувшись, полуголый бежал в огород к кадке с водой. Осенний воздух обжигал разгоряченное во время сна на Марфиных пуховиках тело и прогонял остатки сна. Он выжимал то правой, то левой рукой полуторапудовую гирю, любуясь своей мускулатурой, плескал из кадки на себя холодную, остывшую за ночь воду и, бодрый, бежал завтракать. Так начинался для него день.

В четырех верстах от его села в деревне Ивановское работала, как и он, учительницей начальных классов Любовь Васильевна, или Люба. Волынцев немного знал ее, как знал почти всех жителей своего города. Они учились в разных школах, но вместе получали назначение, вместе ехали сюда.

Люба была не просто красивой, а очень красивой девушкой: светловолосая, с провинциальным румянцем во всю щеку. Зимой, когда он особенно полыхал на ее лице, она стыдливо прятала щеки в воротник пальто. О таких красавицах в народе говорят — аж караваем пахнет. Действительно, природа щедро наделила ее красотой, здоровьем и умом. Она хорошо училась в школе — ведь не зря ей, не получившей специального педагогического образования, предложили место учительницы. Казалось, человек, которого она полюбит, будет необыкновенно счастлив.

Волынцев не мог не думать о такой красивой девушке, как не мог не дышать. Ивановское лежало прямо на юг, но его за лесом было не видно. Тот краешек неба представлялся ему особенным, и он часто смотрел туда Волынцев увлекся стихами Роберта Бернса и, немного переделав одно его стихотворение, часто шептал:

Из всех ветров, что в свете есть,

Мне южный всех милей.

Он о тебе приносит весть…

Он воображал, как бредет дорогой в Ивановское, — спускается с высокого обрыва, по деревянному мосту пересекает Каменку, идет полевой дорогой и ныряет в лес.

Часто после уроков, под вечер, Волынцев, повесив на плечо старое ружье покойного Марфиного мужа, гулял по округе, шел берегом реки. Как-то он пошагал дорогой на юг в сторону Ивановского, но дошел только до леса. На опушке был врыт небольшой столб, с заостренной макушкой и затесанный с одной стороны. На это затеей были выведены буквы Г Л, то есть государственный лес. Стоило ему перейти эту черту, как сердце бешено заколотилось, словно он перешел чужую границу, Волынцев вспомнил, какая Люба красивая, сколько парней хотело бы обратить на себя ее внимание, и повернул назад.