Рембрандт - Аким Волынский

Рассмотрим офорт со стороны его содержания. Как и картина 1630 года, офорт в композиционном отношении разбит на две части: правую и левую. На картине правая часть едва намечена. В офорте же она играет преобладающую роль. Христос стоит на каменной плите, почти в профиль, с поднятой над головою левою рукою, в торжественной и позе заклинателя. Правая рука подбоченилась, как это иногда практикуют фокусники в финальном моменте какого-нибудь эффектного пассажа. Фигура эта так высока, что рисуется, как некая часть скалы. В высшей степени знаменательно, что, будучи вертикальной, фигура Христа лишена моральноэстетических свойств вертикальности, оставаясь мертвенною и не возвышая дух зрителя. Какая-нибудь античная колонна, лишенная органической жизни, всё же устремляет наши мысли и чувства куда-то ввысь, потому что в ней заложены внушения творящего духа художника, неотразимо действующие на созерцателя. Чувство же, вложенное в фигуру Христа на трактуемом офорте, настолько условно, неискренне, даже фальшиво, что смотришь на картину и остаешься холодным. Внимание перебегает на соседние группы. Для нас безразлично, в какой доле участвовал в создании этой фигуры Боль, Ливене или какой-нибудь другой из учеников Рембрандта. Дух Рембрандта на ней, во всяком случае, опочил. Он дал ей первое и последнее благословение. Поднятая кверху рука, кисть её, не связана в один аккорд со всем телом Христа и пребывает в воздухе, как пририсованная, чуждая всей картине в её целом. Неприятное впечатление производит некрасивая ступня Христа, лежащая на плите всей поверхностью подошвы, без намека на то, что в художественной анатомии называется нижним сводом ноги под аркою подъема. Человек стоит плоским камнем на камне. Плащ образует нечто среднее между гиматием и тогою-протекстою римлян, вообще же театрален, почти декламационен, а развевающиеся складки его совершенно элементарны. Таких волн по краям отпахнувшейся части одежды в природе не бывает. Тут уже видна не игла Рембрандта, а игла второстепенного ученика. В «Иконографии» своей Ван-Дейк охотно предоставлял своим ученикам – граверам одевать фигуры изображаемых лиц. Но это были мастера высшего вкуса, как Больсверт, или Понциус. Здесь же в офорте рисовал прямо ребенок. Лицо Христа, хотя оно и не видно полностью, будучи отвернуто слегка от зрителя, рисуется нам всё же неприятным. В изображении Христа Рембрандт вообще дает нам два типа лиц: или это лица слащаво-сантиментальные, или же это лица просто антипатичные, иногда отталкивающие. В офорте виднеется полоска острого, недоброжелательного и вместе тиранического лица, которое, повернувшись к зрителю, вряд ли расположило бы к себе. Стоит человек в театрально-торжественной, слегка ходульной позе и заклинает, подняв руку. А по евангельскому тексту он должен воскрешать не жестом, а словом. Ещё раз следует подчеркнуть, что господствующий в живописи, иконах и в иллюстрациях тип Христа необыкновенно криклив в движении, позе и выражении. Изображается какая-то ходячая конвульсия, и лишь в редких случаях спокойное, но тогда бессодержательное, условное иератическое лицо. В этом отступлении от творящего слова Элогима сказалась величайшая в мире идейная метаморфоза. Изменилась вся концепция творческого акта, ставшего материально-жестикулирующим и властительно-магнитизирующим жестом. Это фатальный переход великой идеи библейски-протоарийского творчества на путь патетического шаманства. Чистое слово Элогима подменено голосом александрийских и позднейших богомолов, вплоть до российского Владимира Соловьева. В офорте Рембрандта стоит настоящий Владимир Соловьев, тоже высокий, и сухой, торжественно-напыщенный, с речью, столь же декламационно-восторженною, но вместе с тем пустою и холодною, как наивно-ритмические складки на плаще этого новозаветного шамана. Следует отчетливо сказать, что с Христом вообще религиозная философия вышла на путь колдовства и шаманских тенденций, отравивших спекулятивную мысль. Ставши габимною, мысль впитала в себя и большие потоки лицемерия, сознательного и бессознательного, ибо истерическое философствование имеет и свои неизбежные симуляции. А симуляция трактуется специалистами по части душевных заболеваний не как обман, а как типичный симптом телесно-душевного декаданса.