Рембрандт - Аким Волынский

На такой же сюжет мы имеем большой бистровый рисунок тушью. Здесь Иуда, тоже коленопреклоненный, представлен в тот момент, когда он погружает руку в большой мешок-кошелек, чтобы извлечь оттуда монеты. Окружающие Иуду фигуры на рисунке резко отличаются по характеру от ансамбля на картине масляными красками. Ни в ком не видно негодования или презрения. Никто не потревожен в своих занятиях. Все пытаются образумить Иуду, уговорить и успокоить его. Картина от этого выигрывает в своей общепонятной человечности, но теряет в философической глубине. Представлена драматическая сцена в расплесканных экспрессиях разных лиц, причём особенно выделяется фигура одного старика, сзади Иуды, на первом плане. На коленях у того раскрытая книга. С превосходно переданным поворотом тела он склонился к Иуде, положив руку на правое плечо. Маленькая, но замечательная композиционная деталь. Если бы рука была положена на левое плечо, к ней ближайшее, то шея оказалась бы закрытою. Здесь же спасена для зрителя шея, и в то же время самый жест выиграл в задушевной убедительности. Это настоящий чудесный рембрандтовский старик, и этим всё сказано. Некоторые другие фигуры тоже довольно замечательны. Один молодой еврей убеждающим жестом руки, свесившейся через плечо соседа, весь ушел в какую-то страстную дидактику. Что сделал Иуда – отдал на суд синедриона ускользавшего от властей нарушителя заветов и законов. Есть что-то трагическое в некоторых жизненных ситуациях. Человек служил делу по убеждению. Но, предавая врага в руки предержащих властей, он совершает поступок, на котором лежит печать неустранимой одиозности. В этой одиозности слышится что-то пророческое. Духовным глазом человек интуитивно провидит то состояние вещей и людей, когда внешняя принудительная государственность исчезнет с лица земли. Можно осуждать анархизм. Можно с точки зрения переживаемых социально-политических конъюктур с ним бороться отчаянно. Но невозможно отрицать, что при совершенстве человеческих морально-духовных организмов это единственно-мыслимая и идеальная форма человеческого общества. Мы бесполитичны в своих психических тайниках. Из этих-то тайников гиперборейский свет отрицания государственности проходит в жизнь в уродливом преломлении, граничащем с несообразностью. Такой иллогизм мы наблюдаем и в данном случае. Человек предал врага народа, и вот он одиозен, из каких бы чистейших мотивов ни возникло его деяние.

Как мы уже указывали выше, «Иуда» Рембрандта построен по традиционному типу вероломных злодеев. Он совершенно элементарен и не интересен. Ведь надо было всё-таки подумать, что в мифологической, полусказочной личности Иуды должны были отобразиться духи и страсть целого народа, в роковой момент перехода огромной массы человечества на новые пути. Когда народ борется за высшие свои блага, он никогда не может быть темным. Душа его в солнечном сиянии. Только средства борьбы, средства земные, могут оказаться при этом в тяжелом противоречии с правовым сознанием человечества. Оттого-то нельзя символизировать целые народности в темных злодейских личностях. Когда благородное имя Иуды начинает звучать враждебной нотой для ослепленных людей, отождествивших его со случайною кличкою Искариота, то мы имеем дело с явлением не только наивного невежества, но и с чем-то глубоко роковым для истории Израильского народа на пространстве многих столетий. Сколько было пролито ненужной крови, сколько невообразимой и безгранично жестокой несправедливости проистекло из этого фатального отождествления. Но века бегут, гиперборейский гимн звучит всё яснее и яснее. Светлая книга раскрыта. Чтение продолжается.

Светлая колонна