Рембрандт - Аким Волынский

В 1626–1627 году молодой Рембрандт, ещё живя в Лейдене и работая под влиянием Ластмона, впервые берется за библейский сюжет. Он изображает Валаама, направляющегося к Моавитянам для того, чтобы произнести проклятие еврейскому народу. Он долго сопротивлялся просьбам моавитского царя Валака, но, наконец, решился пойти и отправился в путь. «Валаам встал поутру, оседлал ослицу свою и пошел с князьями моавитскими». На пути узком, среди двух стен, пролегавшем между виноградинами, ослица увидела Ангела Господня и, испугавшись, «легла под Валаамом». Валаам бил её палкою, понуждая идти дальше, пока ослица не отверзла своих уст и не объяснила волхву, что она видит перед собою ангела с пылающим мечом, который препятствует ей двигаться вперед. Таков сюжет картины, написанный Рембрандтом. Молодой художник держался текста Библии во всех деталях. Зритель видит не только Валаама, но и двух моавитских князей, явившихся за ним на Евфрат, в город Пефор, видит виноградник и узкую дорогу, пролегающую между стенами гор. Павшая на ноги ослица раскрыла рот и обращается к Валааму с увещанием. Ангел стоит впереди с поднятым мечом. Такова картина, написанная Рембрандтом. Даже притиснутая к стене нога Валаама, полуприкрытая плащом, видна на картине. Всё написано со всею возможною точностью, согласно с библейским текстом, в реалистическом духе. С точки зрения живописного мастерства картина довольно слаба. Композиция её достаточно наивна и, не углубленная никакой мыслью, представляет почти детскую иллюстрацию к сказанию. Ослица представлена в невыгодный момент разговора. В руках ангела материальный меч из игрушечной лавки. Два спутника смотрят на происходящее с вялым любопытством, хотя по мысли библейского повествования они должны были бы быть потрясены сверхъестественным препятствием. В чисто живописном отношении можно похвалить разве только листья винограда, превосходно представленные будущим магом светотени. Это приходится сказать, рассматривая картину с внешней стороны. Что же касается стороны внутренней, идейной, общего смысла её, то сразу видно, что Рембрандт вступает с нею на путь суживания библейских текстов до чего-то жанрово-уличного [ «пропущено»], не несущего с собою тех иллюзий, тех эффектов, которыми полны страницы библейских повествований. Здесь опять мы встречаемся с нарушением закона, по которому всё в пластическом смысле идеализируется временем. Реальные величины вырастают в идеальные. Время пластично. Процессы истории несут с собою поэтизирование и апофеоз минувшему. Какая великая мысль скрыта в немногих главах четвертой книги Моисея, которую захотел образно представить Рембрандт. Маленькое племя Моавитян, с царем Валахом во главе, напугано тем обстоятельством, что вышедший из Египта народ еврейский, ближайший сосед по занимаемой им стране, «покрыл лицо земли» и живет подле них, угрожая его могуществу. Еврейский народ сильнее и многочисленнее маленького моавитского племени и, чтобы сразиться с ним за свою самобытность, царек ищет помощи в месопотамских волхвах, в стране Арам Хохарайм. Это было на заре кристаллизации еврейского народного организма, с которого ещё не сошла пыль знойной пустыни и первоначальных завоевательных походов. За пределами небольшой страны виднеются мессопотамские реки, тоже со складывающимися государственными телами, с новыми вавилоно-ассирийскими народностями, наследниками шумеро-акадийской культуры. Кругом хаос, рождаются народные тела, которые поведут между собою жестокую борьбу, предопределяя путь грядущей мировой истории, истории белой расы.