Рембрандт - Аким Волынский

Год этого офорта, год смерти Саскии и волнений, связанных с выставкою «Ночного дозора», был решительным годом в жизни художника. Вообще замечено, что потеря жены оставляет глубокие следы в душах людей, даже трезво и рационалистически настроенных. Такое потрясение испытал даже Джон Стюарт Милль, занявшийся религиозными вопросами. Тонкий и впечатлительный человек вдруг начинает как бы следить за исчезнувшим другим в иных, необычайных, но волнующих воображение планах. Что-то от человека оторвалось, но где-то пребывает. В такое время люди, наклонные к трансцендентным умозрениям, иногда впадают в мистику, или пишут грандиозные поэмы, если дух их имеет тенденцию к творчеству. Мы можем констатировать, во всяком случае, что после смерти Саскии мысль Рембрандта чрезвычайно углубилась. К этому же времени относится, несомненно, сближение Рембрандта с кругом идей тогдашних аллегористов, а также и с кабалистикой, имевших всегда своих гладиаторов в еврейской среде. Таковы настроения художника в означенном году, когда он возвращается к мотиву выше описанного эскиза. Рассмотрим все состояния офорта. В первом состоянии перед нами плохо удавшийся чистый офорт. Лоб бел, черты строк на книге проведены неправильно. Рука сидящего человека защищается от света. Этот свет велик по объему. Второе состояние – пламя имеет почти круглую форму. Третье состояние – правая сторона пламени как бы обрезана сверху. Строки в книге, лежащей перед размышляющим человеком, очерчены иглою. Видны маленькие вертикальные штрихи на лбу. Четвертое состояние: пламя – представлено увеличенным и более высоким. Оно раздулось в пылающее солнце. В пятом состоянии пламя имеет форму копья. В шестом состоянии пламя кругло, лицо человека изменилось. В седьмом состоянии пламя опять обрезано с правой стороны. Наконец, в восьмом, пламени возвращена форма копья, как в пятом состоянии, причём левая сторона испещрена линиями и точками. В этом именно последнем состоянии офорт был напечатан на заглавном листе одной голландской каббаллистической книги: «О свете мудрости в веках творчества и тьмы». Эстамп помещен под заглавием книги, причём между ним и заглавием мы читаем: «Inmedionoctissuamluxexerit».

Таков офорт 1642 года. Бросается в глаза манипуляция с огнем. То он имеет шаровидную форму, форму солнечного диска, то расплескивается в ширину, то собирается в форму копья или, вернее сказать, пламени свечи, то вдруг опять возвращается к розенкрейцеровскому кругу, из которого впоследствии выростет концентрический символ так называемого Фауста. Сидящая фигура встанет и устремит глаза, уже не защищая их рукой, на таинственные знаки и письмена кабалистического сияния. Да если присмотреться к темной фигуре, сидящей сейчас за столом, мы увидим то же лицо, что и у Фауста, портретно то же, со всеми типичными деталями. Когда в 1639 году Рембрандт набрасывал свой эскиз головы и руки, защищающей глаза от света, он уже носил в своей душе офорт 1642 года и таинственный офорт 1651 года. Каким комическим эпизодом является попытка Лесюера и Шмидта, описанная нами выше, воссоздать незаконченный замысел Рембрандта. Задача оказалась не по плечу исполнителям. Никто другой, как Рембрандт, с пронизанною символическими идеями душою, не мог дать человечеству концепцию, превышающую по глубине даже бессмертное создание Гёте. Гёте всё-таки дитя XVIII века, в лучших случаях деистического, у самого Гёте пантеистического, но без соли Элогима. Отметим одно изумительное creicendo[84]. В эскизе 1639 года свет так ослепляет человека, что он защищается от него рукою плотно и старательно, образуя над глазами какой-то зонтик. Розенкрейцеровское солнце ещё слишком ослепительно. Уже на офорте 1642 года рука защищает глаза слабее, зрение окрепло, хотя ещё и нуждается в некотором прикрытии. Но в композиции 1651 года рука опустилась, глаза смотрят прямо в открывшийся свет и читают в нём вещие глаголы.