Рембрандт - Аким Волынский

Что Рембрандт сам или через Менассе бен Израиля проникся символикой тогдашнего времени, выступает с особенной рельефностью из характера его светотени. Такой элемент и придал ей ту магичность, которая ей свойственна во всех выражениях. Свет у него всегда выливается из глубокой тьмы из метафизической глубины, а не проливается с небесных высот. Это основная черта рембрандтовского творчества: самозарождение света в людях, в природе, во всей natura naturata[77] нас окружающего мира. В главе о «черной манере» гравирования я уже касался этого вопроса применительно к Рембрандту. Но это-то и есть принцип тогдашней символики и аллегорики. На одном из редких листов рассматриваемого собрания XVIII века мы находим в сжатом схематическом рисунке всю эту философию Рембрандта. Круг разделен на две половины – черную и белую, причём от черной, из самого центра круга, три солнечных языка поднимаются вверх, в пределах белой половины. По периферии светлой части идет надпись, гласящая: «Из мрака вызван свет». Всё это изображение Рембрандт мог бы по праву использовать, как штамп для своих картин и офортов. При этом ещё одна важная черточка. В картинах Рембрандта свет всегда желтого цвета. Солнце видится художнику в расплавленном и разливающемся по миру золотом потоке. Всё в золоте, всё в желтизне, всё в отблесках солнца, мелькающих в глубокой тени. Какая-нибудь едва различная для глаза темная картина, но в центре её целый маленький бассейн расплавленного золота, желтеющего в говорящих светотенях. Но у Розенкрейцеров свет дан повсюду в золотом великолепии солнечного блеска и сияния. На принадлежащих мне старых листах, очень искусно раскрашенных, я любуюсь этим золотисто-желтым светом, вдаваясь невольно и очарованно в неугасшие и по сей день габимные схемы, критическому разъяснению которых в области искусства, в сущности, посвящена моя книга. Но и может ли быть свет иным, если он исходит от солнца? Теоретически говоря, он бел, как смешение спектральных цветов. Но в жизни солнечный свет золотист. Свет и тень в творчестве Рембрандта – это Ормузд и Ариман в новом историческом облачении, в их вечной схватке друг с другом, в диалектических контрастах, преломляющихся и в социальной среде. Но неогиперборейский дуализм, изменив своей изначальной монистичности, всё же хранит в себе уверенность в том, что белый бог победит когда-нибудь. У других художников игра светотени имеет чисто внешнее значение. Она блещет поверхностно астральными эрректами, даже у таких художников, как Рюисдаль и Гойен, как Клод Лоррен, как Тернер, как Монэ в XIX веке. Свет здесь материален, какое бы волнующее эстетическое впечатление он ни производил. У Рембрандта же свет магичен, мистичен, почти метафизичен, в полном согласии с представлениями эпохи. Художник, конечно, часто имел дело со всеми знаками и концентрическими кругами масонов. В изображении Фауста с таким кругом Рембрандт проговорился.

26 июля 1924 года