Рембрандт - Аким Волынский

Во всех рассмотренных нами в настоящем очерке женских портретах мы не встретили ни одной красавицы, ни одной даже привлекательной в пластическом отношении девушки или дамы, вызывающей к себе тот или иной эстетический интерес. Всё это – главы из большого моралистического сочинения, и каждый портрет по-своему учит нас чувствовать и жить. Если выделить в особую категорию портреты Саскии и Стоффельс, то придется сказать, что, изображая женщину, Рембрандт не побуждался при этом никакими эротически-сексуальными мотивами, как это, в той или другой степени, слышится у других мастеров. На женщину он смотрит простым, общечеловеческим, я бы сказал, иудейским взглядом, без всякой романтической приподнятости. Мало ли было кругом художника хороших моделей, в довольно разнородном амстердамском обществе, в среду которого он вступил ещё совсем молодым человеком. А между тем, во всей иконографии Рембрандта преобладает тип женщины старой, солидной, уравновешенной, со следами забот на лице, вообще же, поучительный и всегда дидактически-идейный. Иногда взгляду, избалованному эстетическими образцами других мастеров, разных стран, кажется несколько утомительным переписывать альбомы таких содержательных портретов, далеких от бездумных очарований. У Ван-Дейка свиваешься с образом женщины упоительной секунды, которая лучше иной вечности. Вдруг жизнь большого масштаба прекращается, и вы поглощены фонтаном мгновенного впечатления. Рембрандтовский же портрет навязывает нам вечность – тяжкую, грузную, многострадальческую и много-заботную. Вечность в годах, вечность в плоти, вечность в жесте и взгляде – эти вечности обступают вас со всех сторон. Отсюда утомление от рембрандтовских портретов, как от самой жизни. Но в этом же и заслуга их и великая и несравненная. Таков, впрочем, и весь еврейский народ, глашатаем которого в живописи явился этот загадочный художник. Народ не умеет веселиться, и его женщины не умеют смеяться. Сам он, как мы уже это говорили, не интересен в движении, в процессе, в трансформациях мирового в индивидуальное, в спектре поглощения и житейского многообразия. Универсальность неотделима тут от лица Гольдштейна – не только данный Гольдштейн, но и вообще Гольдштейн. Пассовер был не только Александром и Яковлевичем Пассовером, но преимущественно и во всём Евреем-Пассовером. Такой груз нести нелегко и созерцать его может быть утомительно.

Расставаясь с галереей Рембрандта, в которой мы видим портреты нам известных и установленных лиц, и переходя к групповому обозрению огромного множества лиц неизвестных, мы предпошлем нашему анализу несколько соображений общего свойства, которые должны бросить свет на многие стороны творчества загадочного художника.

Начертания блуждающего ума (Розенкрейцеры)