Рембрандт - Аким Волынский

В изображение Ван-Дейка женщина, к какой бы расе или национальности она не принадлежала, кажется большою розою, вырванною из всемирного сада женской красоты. Некоторые портреты в этом отношении представляются особенно пленительными по разработке деталей, по общей характеристике лица. По сравнению с голландскими женщинами все эти экземпляры флоры представляются изысканно-поэтическими. Довольно взглянуть на Люцию Перси, гравированную Петрусом Балью по гризали Ван-Дейка. Это нечто изумительное по внешнему своему виду. Руки выхоленные, аристократические, с тонкими тициановскими длинными пальцами, которые живут самостоятельною жизнью. Таких рук нельзя найти во всей Голландии, и они-то и характерны для англо-саксонской ветви, где германская раса нашла свой апофеоз в смысле внешнего изящества и благородства. У Саскии большие грубые руки. Не блещет руками красавица Стоффельс. Но здесь каждый палец музыкален и открывает глазам целый мир любования и радости. При этом представлены руки Ван-Дейком легко и естественно, без всякого жеманства и тяжкой голландской аффектированности. Никакое нелепое страусовое перо не тянется из-под мизинца. Никакой веер не свисает беспомощно между большим и указательным пальцем. Формальная красота ощущается Ван-Дейком во всей тонкости, и высокое чувство художественного такта не допускает таких ошибок. В рассматриваемом портрете всё – форма, адекватная содержанию, всё – пластическое очарование, переводимое только на метафизический язык музыки. Какое лицо! Какие глаза! Это физиономические черты в процессе выдыхания аромата. Губы сомкнулись вместе двумя сочными лепестками в упоительно-сдержанном самоощущении. Глаза своим боковым взглядом передают мир цельных, круглых и законченных чувств в типе могущественной женской игры. Но волосы в этом портрете поразительнее всего. Прелестные кудри, завитые кольцами спереди и с боков, ниспадают к плечам в таком очаровании, какое мы не встречаем даже у Леонардо да Винчи. Миланский мастер в изображении водопада волос передавал что-то стихийное, сексуальное, спущенную в душе его грозу, которая не могла разрешиться освежительным и облегчительным дождем. От волос в его рисунках веет чем-то удушливо чувственным. Совсем другое впечатление производят кольца на голове Люции Перси. Это игра Сарасате на скрипке, бесцельная, эстетически самодовлеющая. Взят какой то тяжкий мотив из глубокого хаоса жизни и разбит на клочки, на кольца, на кудри, в легких вариациях музицирующего таланта. Это не реальность в подлинном смысле слова, а нежная мечта, восходящая к небу в весеннем солнечном свету. И таков же туалет этой женщины – тоже светлый, ликующий, в бесконечных складках лиственного окружения. Такова эта гравюра в целом, исполненная чистым резцом, без всякого участия офортной иглы. Это поэма, вынутая из сокровищницы женской красоты. Тут сказался новый взгляд на женщину, как на существо пластическое по преимуществу, растительно цветущее, и, при хорошей садовой культуре, производящее впечатление верховной музыкальности. Не всем эпохам и не всем нарядам дана возможность и способность выращивать такие чистые образцы человеческой расы. Во Франции эти образцы имеются. В Англии они обычное явление. В Австрии мы тоже можем наблюдать их отдельные чудесные отсветы, обусловленные аристократической культурой и наследственностью. Мы уже имели случай сказать, что еврейская женщина не цветок, а колос. Что касается России, то в ней Люция Перси просто невообразима. Здесь в диких порослях встречаются полевые цветы, подсолнечники и маки, разнообразнейшие порождения флоры луговой и болотной. Садовая же культура только намечалась в России и, не достигнув цветения, исчезла в потоке времени. Остановимся ещё на двух портретах Ван-Дейка, представляющих изумительные создания изобразительного искусства. В одном из них перед нами принцесса Беатриче Кантекруа. Вандейковская гризаль