Рембрандт - Аким Волынский

Морельсе был прямым продолжателем и учеником Мирвельта, работавшим одно время вместе с ним над многочисленными портретными заказами. Во всяком случае, с конца XVI века, начинается самостоятельная его художественно-артистическая деятельность. Он умер в 1638 году, в эпоху расцвета Рембрандта, повлияв на последнего и, может быть, кое в чем уже поддавшись воздействию восходившего голландского светила. В портретной живописи Морельсе, образчиками которой располагает и наш Эрмитаж, легко проследить и вкус, и чудесную манеру, и какую-то особенную изысканную сладость кисти, моментами возносящие его над строгим и корректным реализмом дельфтского маэстро. Морельсе никогда окончательно не расставался с итальянскими гипнозами, и, изображая в духе времени сборища стрелков, корпорационные картины, он всё же сохранял в душе [ «пропущено»] южную мечтательность. Это чувствуется в его портретах. Они национальны в смысле принадлежности именно голландской живописи, но в них всё же дрожат какие-то дальние итальянские веяния, отголоски портретов поздних флорентийских Медичи. Перед нами в превосходной репродукции портрет молодой дамы в необычайно роскошном, многоэтажном кружевном воротнике, с гипюровым украшением головы, составляющим как бы одно целое с фрезом. Это какая-то туалетная фантастика, из которой вырастает тонкое и интеллигентное лицо. Дайте этому лицу ещё психологическую гибкость, умалите слегка плотскую оболочку, наведите рефлектор сосредоточенного света, и получится – Рембрандт. Но и в этом своём состоянии портрет всё-таки прекрасен и свидетельствует о первоклассном мастере, тоже окончательно перешагнувшем через все пантографические и каллиграфические барьеры голландской живописи. Смотря на такого рода портрет, постигаешь обаяние его не только в Голландии, но и далеко за её пределами, во Франции, где нидерландские мастера в такой степени содействовали расцвету портрета в семнадцатом веке, как в живописи, так и в графике: в живописи у Ларжильера, Миньяра Лебрина в Риге, а в графике – у Эделинка, Нантейля, Массона и других.

Остается ещё упомянуть о когда-то безвестном, но ныне оцененном Теодоре Кейзере (1596/97-1667). Мы имеем на выставке несколько его портретов. Один из них дает нам прекрасное выражение болезненного лица. Всё в этом портрете превосходно, кроме левой руки, производящей впечатление безжизненности и ненатуральности. Она вытянулась вниз прямою палкою, в полном противоречии со всеми остальными частями тела, написанными чуткою и экспрессивною кистью. Другой портрет Т. Кейзера представляет нам, по-видимому, врача в чудеснейшем костюме. Плиссированный фрез поспорит с мирвельтовским. Превосходно передан и мерцающий темный шелк костюма, со вкусом надета шляпа, не шокируют руки в рискованном положении. Но я не разделил бы восторга де Гроота относительно лица. Оно написано свободно и с размахом, но магистральной силы в нём всё-таки нет, хотя и видны попытки явить её во всём возможно художественном блеске. По фактуре своей оно кажется очень искусно сделанным из папье-маше. Во всяком случае, мы имеем здесь дело с произведением выдающегося мастера. Мирвельт, Морельсе и Теодор Кейзер являются в области портрета прямыми предшественниками Рембрандта.