Рембрандт - Аким Волынский

Мы подробно указывали в предшествующей главе на ипокритный характер всех изображаемых в картине фигур. Но разительным, кричащим исключением из всего этого является таинственная фигура девочки, бегущей наперерез солдатской толпе, белая, искрящаяся, с петухом у пояса. Фромантен говорит, что она прибежала из амстердамского гетто. В самом деле, общая ипокритность прервана в этом одном лишь пункте, и мы видим здесь свойственную Рембрандту склонность придавать своим изображениям лицедейный характер. Всё направлено влево, а девочка с петухом несется вправо, как бы под самые ноги толпы, могущей её растоптать. Если на одну минуту отвлечься от внешнего содержания картины и представить себе её внутренний контекст, то мы могли бы расшифровать её следующим образом. В ней два психотических течения, два идейных потока, ощущаемых довольно наглядно. Белая девочка обозначает собою самостоятельную струю, в спорном течении, в конфликте с общим направлением несущейся воды. Это-то и производит на глаз такое мучительное впечатление. В мировой живописи я не знаю другого примера такого изумительного диссонанса. Немало конфликтных тем в искусстве Леонардо да Винчи, но темы эти расположены в гармоничных схемах, так что дисгармоничность не имеет внешнего характера, а живет в самой идее произведения. Тут же бестрепетный художник допустил внешний диссонанс в самой композиции, чтобы намеком, чтобы символическим знаком, отразить в картине какую-то большую свою мысль, чуждую современникам. Настроение всех солдат исчерпывается заботами и интересами военно-политического дня. Даже капитан и лейтенант, хотя и ведут между собою какую-то беседу, может быть, и на постороннюю тему, всё же очень далеки от абстракций философского характера. Мысль их вращается в миру текущих интересов, с которыми они связаны органически. Но девочка является здесь идейным пятном совершенно из другого мира, живым и потрясающим контрастом тому, что делается кругом. Если движение стрелков дышит энтузиазмом минуты, то явление этой девочки в целом, нервно-экзальтированное её стремление двинуться в противоположную сторону, рисуется нам в тревожном свете чего-то вечного, чего-то неистребимо стойкого в пучине сменяющихся событий. Петух у пояса символизирует свободу. Но свобода эта не политическая, а интеллектуальная, с моральным горизонтом на все века. Легко представить себе Рембрандта, в струях голландской истории его времени, существом совершенно одиноким. Кругом шумели фанфары победы над Испанией. Так близок был ещё в памяти великий 1609 год. Художники эпохи писали бесчисленные картины на революционные, военные темы, прославляя фигуры отдельных героев. Этих героев они изображали портретными чертами, дабы сохранить их на долгие времена для потомства. Один только Рембрандт стоит в стороне от этого патриотического пафоса в живописи. Дух его не сливается с настроением среды. Это и чувствуется в «Ночном Дозоре»: диссонансная нота режет слух своей неожиданностью, точно старый рабби Иоханан бен-Заккай встал из могилы и кистью Рембрандта ещё раз возвестил свою правду о вечном духовном Сионе, не погибающем среди военных переворотов. В картине чудесно расписаны аксессуары милитаристической красоты. Все стрелки в нарядных одеяниях. Все виды оружия налицо. Сколько помпезных контрпостных поворотов головы. Но всё это – мишурное обаяние. Призрачные угрозы пик, сабель и ружей – всё это исчезает в свету вечной идеи, олицетворяемой маленькой девочкой, бегущей со своим странным петухом. Картина протестанта в глубочайшем смысле слова. Она несет в себе элемент вечной революции духа, не сливающегося окончательно ни с какою преходящею плотью. Голландский переворот был только внешним событием, за ним мог последовать другой переворот, его уничтожающий. Но идея духовного Сиона, ворвавшаяся в эту суету, в эту химеру кипящих страстей, в среду политического чванства и самоупоения, воплощенная празднично разодетою девочкою из еврейского гетто, остается незыблемою навсегда. Политика когда-нибудь вся исчезнет с лица земли. Будут разорваны счеты международных распрей, и самое внутреннее устройство государства потеряет остроту своих принудительных санкций и всех видов деспотизма. Но мысль рабби Иоханан бен Заккая, забежав на многие тысячелетия вперед, сохранит на вечные времена значение регулирующего и путеводного завета.