Разные лица - Семён Работников (1987)

Юрий взял ее за руку у локтя и потянул к себе, и она с готовностью прижалась, уткнув лицо в его плечо. Ее грудь вздрагивала. Он и сам бы плакал, если бы мог. Но звезды на небе все равно дрожали, как будто в его глазах стояли слезы.

Они оторвались друг от друга, и сразу ему в лицо подул холодный ветер осени.

Родные места Морозов всегда покидал с сожалением. Но мысль о том, что через год он вернется, успокаивала его. Жалко было оставлять старуху-мать. Что она будет делать долгими осенними и зимними вечерами одна в большом доме, когда в окна хлещет дождь или пурга бросает пригоршни снега?

Нынешний отъезд не походил на предыдущие. Ему казалось, что он жил полной жизнью только здесь, на этих полевых дорогах, в осиновых и березовых лесах, и Юрий отрывал себя от них, как отрывают присохшую повязку с больного места.

Станция была в двенадцати километрах от деревни. Морозов стоял на платформе, залитой солнцем, с чемоданом у ног и ждал поезда. Он думал о том, что через несколько дней Татьяна тоже будет уезжать отсюда, встанет на это же место и, конечно, вспомнит его.

Подошел поезд. Юрий пропустил всех вперед, едва успел войти, как поезд тронулся. Он остался стоять на площадке, отсюда, представлялось ему, будет ближе к тому, что покидал. Железная дорога огромной дугой огибала те места, по которым он недавно бродил с ней.

Егор да Марья

Глядя на жизнь Егора и Марьи, вначале можно подумать, что между случайными людьми может быть больше уважения, чем между мужем и женой, прожившими вместе три десятка лет. Редкий день Марья не срамила Егора: он и бездельник, и пьяница, и такой-сякой, хотя Егор не был ни бездельником, ни тем более пьяницей. Ругать мужа для Марьи стало привычкой, и она придиралась к каждому пустяку: то оставил грязный след на полу — совсем не ценит ее труд, — то не тех дров принес — и уж коли расходилась, то останавливалась не скоро, и слышно было через два дома, как она честит Егора. Марья искренне полагала, что ежели мужа не ругать, то он испортится. Жизнь, можно сказать, только и держится благодаря ее ругани, ведь мужики такой народ, что ничего без баб не могут, за ними нужен глаз да глаз.

Егору уже далеко за пятьдесят. Небольшого роста, худой, со светлыми редкими волосами на черепе, голубыми глазами, курносый, он похож на подростка, хотя лицо и изборождено морщинами. Вынослив он необыкновенно и может целый день, с раннего утра до позднего вечера, работать топором, таскать воду, делать самую тяжелую работу.

Марья почти на десять лет моложе его, и теперь производила впечатление красивой женщины. А какой она была в девятнадцать лет, когда выходила замуж за Егора?! На стене в рамке висела единственная фотография тех лет, сделанная заезжим фотографом. На фоне бревенчатой стены сидела девушка и прямо-таки пышела красотой и здоровьем. Управляясь по дому, Марья изредка взглядывала на свое тридцатилетней давности изображение и тяжело вздыхала.

Красотой и покорила она Егора. За пять верст бегал он к ней на свидания, рискуя боками и головой: его родная деревня враждовала с Марьиным селом, и парни за такую красивую девушку могли запросто избить его. Егор сильно рисковал, особенно первое время, когда приходил на гуляние и натыкался, как на каменную стену, на враждебное молчание толпы. Он видел на себе злые взгляды и каждую минуту ожидал сзади удара колом по голове, который разом перевернет мир или совсем погасит его. Если бы Егор хоть раз струсил, быть бы ему биту, но смелость и уверенность спасли его. Он приходил всегда один, приходил явно не для драки, а из-за девушки. Нападать толпой на одного человека не к лицу; драться же на кулаках один на один Егор готов в любую минуту и мог уложить кого угодно.