За решеткой - Никки Джеймс

— Нет, ты бы этого не сделал, потому что ты лучше его. Ты не монстр. Ты не такой, как они.

— Как ты можешь быть так уверен? — он поднял взгляд ко мне, словно умоляя, упрашивая.

Я положил ладонь на грудь, поверх сердца, и похлопал по этому месту.

— Я чувствую это здесь. Я знаю.

Долгое время мы просто смотрели друг на друга. Бишоп с горой чувства вины, видной любому, у кого есть глаза, и я с постоянной ноющей болью в груди из-за мужчины по другую сторону запертой двери.

Бишоп встал с кровати и встретился со мной у окна. Он прислонился к стеклу, как много раз сделал раньше. Я хотел скопировать его позу, но риски были слишком высоки, так что вместо этого я оставил на стекле ладонь — устремляясь к нему, желая контакта.

— Мне хочется выйти из этой камеры хоть на день. Всего на один день, — прошептал он.

— И что бы ты сделал с этим днем?

Его пальцы задержались поверх моих, скользя по укрепленному стеклу и сгибаясь, словно пытаясь сжать мои.

— Я бы познал то, что между нами.

Мне тоже этого хотелось. Больше всего на свете. Откуда бы ни происходили эти чувства, их было невозможно игнорировать. Тяга к Бишопу была такой интенсивной, что я готов был снова и снова рисковать работой, чтобы быть рядом с ним.

— Я хочу прикоснуться к тебе, — признался он, и эти слова едва не затерялись из-за барьера между нами.

— Я тоже. Позволь мне бороться за тебя. Позволь мне попробовать найти кого-то, кто возьмется за твое дело. Кого-то получше. Я понятия не имею, что делаю, но я сделаю все возможное. Все, что потребуется.

Он усмехнулся и покачал головой, и при этом движении его лоб скользил по стеклу.

— Это безнадежная затея, босс. Мои дни сочтены. Нам нужно это принять. Нет такого судьи, который готов посмотреть в кривое зеркало и увидеть в нем правду.

— Есть. Я отказываюсь лечь и сдаться. Ты — не безнадежное дело. Я найду кого-нибудь. Пожалуйста, держись ради меня. Не надо пока что отказываться от борьбы.

Он не ответил, и моя кровь вскипела, потому что я знал — он уже покоряется судьбе. Покорился какое-то время назад. Я шарахнул ладонью по стеклу и заговорил сквозь стиснутые зубы.

— Борись вместе со мной, черт возьми. Ты получишь адвоката, который найдет что-то, что можно предоставить апелляционному суду. Дай мне время. Пожалуйста. Ты не хуже меня знаешь, что если не начнется рассмотрение дела, то они назначат дату. Бишоп...

Забив на приличия, я прислонился лбом к его лбу, и наши глаза встретились через несколько дюймов стекла.

— Пожалуйста, — произнес я одними губами. — Пожалуйста, не сдавайся.

Я не слышал его ответа, но когда его губы зашевелились, я понял.

— Ради тебя, — сказал он. — Я сделаю это ради тебя.

Я привлекал к себе внимание. Вокруг раздавалось бормотание, люди шуршали чем-то. Из других камер меня звали голоса. Зная, что мне надо отступить, иначе будут проблемы, я отошел от окна Бишопа и только потом понял, что так и не убедил его поговорить с братом. Эту проблему придется отложить на другой день.

Та неделя состояла из беглых моментов вместе и разговоров украдкой, пока никто не смотрел. Не то чтобы надзиратели никогда не говорили с заключенными, но сложно было сохранять разговоры нейтральными. Мы давно миновали этот этап. Когда мне хотелось наблюдать, как Бишоп создает искусство с помощью маленького комочка угля, я не мог. Когда накатывало желание спросить, как дела у его бабушки, я гасил его и уходил. Когда он читал вслух подаренные мною книги, я бы предпочел прислониться к стене у его двери и слушать.

Он был совсем рядом, и все же с каждым днем расстояние между нами становилось все больше.