За решеткой - Никки Джеймс

В блоке смертников жизнь заключенного обрастала новыми ограничениями, почти как на третьем уровне. Они не получали ничего дополнительного, им разрешалось минимум времени в душе, нельзя совершать покупки и выходить в досуговые камеры. Отныне и до самого конца существовали лишь четыре стены. Пересчет проводился каждые 15 минут вместо одного раза в час.

Поскольку обязанности по трансферам сокращались, и нас было так много на этаже, я понимал, что имел в виду Хавьер, когда сказал, что я буду слушать признания и истории. Пока священник тюрьмы Полански был занят с другими заключенными, некоторые мужчины обращались к нам, нуждаясь в разговоре. Другие неподвижно сидели в углах камер, погрузившись в мысли. Я мог лишь воображать, о чем они думали.

Джеффери был из их числа.

Я остановился у его окошка и осмотрел уязвимый силуэт мужчины, свернувшегося клубком и уткнувшегося лицом в поднятые колени. Я вовсе не желал слушать ужасные истории, но меня тянуло помочь этим мужчинам перед смертью перейти от страха к принятию.

— Эй, Джеффи. Хочешь поговорить?

На мгновение мне показалось, что он не ответит, но потом он пробормотал что-то в свои колени. Как бы звук ни разносился и ни отражался от бетонных стен, я едва не пропустил эти слова.

— Я же говорил не называть меня Джеффи, белый мальчик.

Я усмехнулся.

— Да, да. Готов поспорить, твоя мама в детстве называла тебя Джеффи.

— Нет.

Я видел, что уговоры его открыться будут походить на попытки выдрать зуб, но куда мне спешить?

— В Б без тебя было ужасно тихо.

— Лучше привыкай к этому.

Его упрямое молчание заставило меня пошаркать ногами.

— Брось, Джефф. Я протягиваю тебе руку. Знаю, что не могу вытащить тебя отсюда, но я готов послушать, и это уже больше, чем половина ребят по эту сторону решеток готова сделать. Поверь мне.

Снова молчание.

Я вздохнул, и мои плечи опустились.

— Ладно. Эту неделю я работаю здесь. Если передумаешь, окрикни меня.

Наступил четверг, четвертый день моей смены в блоке смертников, и только тогда Джефф сломался. Это должно было случиться. Парни в камерах вокруг него ломались, плакали, кричали, вопили, умоляли и просили, но он ничего такого не делал.

В четверг днем, когда я вернулся с обеденного перерыва, он ждал у окошка. Его глаза практически превратились в темные синяки, белки налились кровью. Готов поспорить, он мало спал с тех пор, как его перевели сюда.

— Миллер? — его голос надломился, но привлек мое внимание, когда я проходил мимо его камеры.

Я помедлил и подошел ближе.

— Как у тебя дела, Джефф?

— Почему ты так хорошо обращаешься со всеми нами? Я не понимаю. Ты разве не осознаешь, кто мы? Что мы сделали?

— Я знаю. Я не дурак.

— Так почему?

— Это не моя работа — осуждать вас или наказывать. Я здесь, чтобы обеспечить безопасность людей внутри тюрьмы и за ее пределами. Вот и все.

— Чувак, я застрелил пять человек в банке. В упор. В голову, — он сложил пальцы пистолетом и прицелился в меня через окно. Затем он нажал на курок и изобразил звук выстрела. На его лице не отразилось эмоций. — Вот так просто. Смотрел, как их мозги разлетаются по стене за ними. И знаешь, что?

Я напряг мышцы и удерживал твердый зрительный контакт, пусть мои внутренности и бушевали.

— Что?

— Я ничего не почувствовал, — он покачал головой и слегка усмехнулся. — Ничего, бл*ть.

— Почему ты это сделал?

— Я был взбешен. Мне отказали в кредите, и впереди ждало банкротство. Всем было плевать на меня и на то, что я увязал в долгах. Я всегда был чужаком. Работа была отстойная, босс — бл*дский мудак. Надо было и его застрелить, — от этой мысли Джефф улыбнулся, и эта зловещая садистская ухмылка выглядела еще хуже из-за усталого выражения в его глазах.

— Ты сожалеешь о своих действиях?

Джефф вынырнул из фантазии и окинул меня взглядом снисходительного любопытства.