За решеткой - Никки Джеймс

Я знал, что он невиновен. Я верил ему, каким бы идиотом это меня ни делало, но что такого случилось в тот день, чтобы он оказался в эпицентре столь ужасного места убийства? Что такого было в преступлении, что у присяжных не осталось сомнений? И почему он провел пятнадцать лет в камере смертника, если он невиновен?

Я говорил себе, что услышать его признание будет достаточно. Я буду знать правду и смогу двинуться дальше. Знание утихомирит то назойливое гадание, которое снова и снова тянуло меня к гиганту с мягкой манерой говорить.

Но в этом случае правда меня не освободила.

Я хотел... нет, я нуждался во всей истории. Какова правда Бишопа? Почему невиновный мужчина ожидал казни? Почему его адвокат не подавал апелляции?

Злость бурлила в моем нутре, пока я обдумывал ужасную вероятность, что Бишоп полжизни провел за решеткой безо всякой на то причины. Он умрет, как и Джефф, и довольно скоро, если апелляционные суды перестали к нему прислушиваться.

На меня накатила волна тошноты, так что я допил пиво и взял новую бутылку. Вся эта реальность вызывала у меня ощущение дурноты. То, что небольшой процент осужденных были невиновными, являлся общепризнанным фактом. Предостаточно людей умирало от рук нашей правоохранительной системы прежде, чем их успевали реабилитировать.

Попадал ли Бишоп в эту статистику? Умрет ли он так же, как другие невиновные до него?

Я оттолкнул ноутбук и откинулся на диван, сжимая бутылку пива и прокручивая все эти мысли в голове. Почему я так остро реагировал на этого мужчину и его историю? Почему я не мог просто забить и делать свою работу?

Я провел ладонью по лицу и застонал, все еще не в силах посмотреть в лицо правде, которую похоронил глубоко внутри. Правде, которая заставляла мое сердце биться чуточку чаще в присутствии Бишопа. Правде, которая так сильно текла по моим венам, когда он разговаривал тем низким баритоном или одаривал меня намеком на улыбку.

Я в полной заднице.

***

Тем вечером я прибыл на работу и машинально выполнял свои обязанности. Проводил пересчет как положено, докладывался, сверялся с Джином и не забыл отключить свет в установленное время отбоя. Я старался не задерживаться у камеры Бишопа, пока не убедился, что остальные мужчины поблизости спали. У меня было так много вопросов, но я хотел обеспечить некую приватность, когда буду их задавать.

Тем вечером в воздухе витала некая беспокойная энергия. Мужчины дольше бодрствовали, возились и ходили по своим камерам, словно пытаясь сжечь избыток энергии, накопленный за день. В полдвенадцатого ночи у Рикки в Б17 случился какой-то маниакальный эпизод, когда он орал и выкрикивал оскорбления в бетонную стену его камеры. Он несколько раз ударил кулаком по стальной двери, и я предупредил его, требуя успокоиться. К полуночи он унялся, ругаясь себе под нос, но все же утихомирившись.

Хуан в Б15 торчал у окна своей камеры и следил за мной; омертвевший взгляд его глаз нервировал. Всякий раз, когда я приближался к его краю коридора, он шевелил пальцами в окне, чтобы привлечь мое внимание, а потом бормотал на испанском что-то монотонное и в то же время угрожающее.

Учитывая всеобщее поведение, я даже гадал, не полнолуние ли сегодня.

К часу ночи все стало тише. Хуан прекратил попытки напугать меня и вернулся на кровать. Рикки вымотал себя своей истерикой и заснул, а Десмонд сгорбился над блокнотом и строчил бредовые истории, которые, по словам Хавьера, невозможно было читать.

Не все спали, но я не мог больше сдерживаться. Гора вопросов к Бишопу съедала меня изнутри после нашего вчерашнего разговора. Приближался мой ежечасный пересчет. После него я собирался узнать, готов ли этот мужчина поделиться своим прошлым.

Начав с дальнего конца ряда, я заглядывал в каждую камеру и стучал по окнам тех, кто спал так крепко, что нельзя было увидеть движение. Они привыкли к постоянным помехам и махали руками во сне, когда я стучал.