За решеткой - Никки Джеймс

Из каждой камеры доносился тихий шум. Бормотание радио, шуршание, разговоры с самими собой... это было настолько нормальным в одиночных камерах, что уже не привлекало внимания. Сквозь размеренный шум я легко различил голос Бишопа. Он снова читал вслух. Я замедлил шаг, проходя мимо его двери, и прислушался.

Сегодня это была не лирическая поэзия, а строки из знакомой книги, которую я пока не мог припомнить. Я улыбнулся, наслаждаясь тем, как он изменял тон голоса, вкладывая эмоции в чтение.

Наступил отбой. Я проводил каждый почасовой пересчет и боролся с желанием задержаться у камеры Бишопа и послушать, как он читает. Я не раз говорил себе, что случившееся накануне могло привести к серьезным проблемам для меня. Нельзя допускать, чтобы такое повторилось.

К часу ночи большая часть заключенных в моем ряду спала, и установленное мною же правило испарилось.

Я держался вне поля зрения.

Нас как будто связывала невидимая нить. Когда нас окружила ночь, атмосфера изменилась, и я уже не помнил, почему так непреклонно решил держаться на расстоянии. Глубинное желание овладело моим телом, и я хотел узнать о нем больше.

Это была «Одиссея» Гомера. Вот что он читал. Мне понадобилось целых пять минут прислоняться к стене возле камеры, чтобы узнать историю. Я читал ее несколько раз много лет назад, так что книга казалась одновременно и знакомой, и нет. Эмоции, которые он вкладывал в каждое предложение, вызывали у меня желание перечитать это произведение.

— Тебе не надо прятаться от меня, босс. Я знаю, что ты там.

Я повернулся, плечом оттолкнувшись от стены и встав перед окошком, и улыбнулся, глядя в его камеру.

— Я наслаждался живой версией аудиокниги. Давно такого не слышал. Ты хорошо читаешь вслух. Мне это не удается. В школе я как можно сильнее наклонялся к парте, чтобы учитель меня не вызвал.

Бишоп закрыл книгу и встретился со мной у двери, говоря тихо.

— Это не так уж плохо. Иногда одиночество накатывает на меня. А чтение вслух помогает почувствовать себя не таким одиноким.

— Понимаю. Я не говорю, будто знаю, каково это, но понимаю, как это может помочь, — сегодня его внимание словно обладало гравитационной тягой. Оно привлекало меня, очаровывало, и на мгновение мы разделили мирное, безмолвное приветствие встретившихся взглядов и робких улыбок. — Ты сегодня поспал? Вчера я всю ночь не давал тебе заснуть.

Он пожал плечами и посмотрел на раму окна, водя пальцем по приподнятому краю стальной рамы.

— У меня нет никаких дел, кроме пятнадцати минут в душе и двух часов в досуговой комнате. Остальную часть дня я смотрю на эти четыре стены. Я сплю, когда устал, читаю, если не устал, рисую, если мне нужно заняться чем-то другим.

— Ты сегодня взял новые книги?

— Нее, нам разрешают обменивать их только раз в неделю. Сейчас у меня четыре.

Я кивнул и облизал губы, желая сказать что-нибудь, зацепиться за какую-нибудь тему для разговора. Если еще недавно мне не хотелось подходить к его камере, то теперь не желал уходить.

— Как прошел твой день сегодня, босс?

Испытав облегчение от того, что он сам дал мне повод задержаться на несколько минут, я почесал шею сзади и задумался.

— Ну, мои дни и ночи поменялись местами. Я пошел домой и пробежал примерно пять миль, чтобы вымотать себя. Не рекомендую тренироваться в техасскую жару, это точно. На несколько часов отрубился, сделал кое-какие дела, приготовил поесть и приехал на работу. Я веду скучную жизнь. Мало что рассказывать, — как только эти слова слетели с моих губ, я захотел забрать их обратно. Кто я такой, чтобы жаловаться на скучную или обыденную жизнь?

— Я точно скучаю по ощущению солнца на лице, — мое чувство вины сделалось еще сильнее. — Это окошко иногда дает мне проблески, но это не то же самое.

Пятисантиметровая прорезь в стене ничего ему не давала.