За решеткой - Никки Джеймс

Я побывал во многих секциях отсека Б и познакомился со многими надзирателями. Они были достаточно дружелюбными, не считая одного-двух, чьи приветствия были менее искренними и заставили меня почувствовать себя чужаком.

Следующие несколько дней я работал в команде сопровождения с парнем по имени Эзра Аттербери. Пока что он сказал мне меньше десяти слов и расхаживал всюду с постоянной гримасой на лице и затаенной злобой внутри. Поначалу я думал, что это из-за того, что ему пришлось работать с новичком; потом я решил, что он сам по себе такой. Первоклассный засранец с извечной презрительной гримасой. Он вовсе не завоевал мое расположение.

Он обращался с заключенными грубее всех, что я видел. Мне не нравилось работать в паре с ним и оказаться виноватым за компанию, если возникнут проблемы.

Как новенький, я был ниже по иерархии, и потому Эзра управлял нашим днем, общаясь по рации и узнавая, где и когда мы должны быть. Мне везло, если он делился этой информацией со мной, но часто приходилось просто догонять его, когда он уходил без предупреждения.

— У нас тут запись к Сабелю из Б04 и Ндиайе в Б21, — сказал голос по рации и отключился.

Эзра нахмурился, нажав кнопку на своем устройстве, и ответил:

— Принято. Идем туда.

— Посещения? — спросил я, когда он зашагал вперед без объяснений.

— Ага.

Эзра не останавливался до самого отсека Б, снова зашагав без единого слова. Ноль объяснений о том, куда мы идем и что делаем. Он очень быстро начинал раздражать меня.

Когда я догнал его в Б, Эзра уже остановился перед камерой Б04 на основном уровне и говорил с патрулирующими надзирателями, уведомив их о посещении. Они тоже получили сообщение и знали, что мы придем.

Процесс по доставке Джона Сабеля из отсека Б до комнаты посещений был типичным. Все стандартно, начиная с обыска и заканчивая размещением его перед толстым плексигласовым стеклом, которое отделяло его от мужчины в костюме — видимо, это был его законный представитель.

Заключенным в отсеке смертников не полагались контактные визиты, то есть, от гостей их отделяла толстая пуленепробиваемая и звуконепроницаемая стена. Они говорили через специальные телефоны. Заключенные все время были в наручниках на руках и ногах, и цепочка приковывала их к крюку в полу под их стульями. Им разрешалось максимум два часа разговора. Визиты допускались раз в неделю при условии, что на них не наложено дисциплинарных ограничений.

Как только Джон Сабель оказался на месте, мы вернулись в отсек Б для следующего трансфера. Только оказавшись перед камерой Б21, я осознал, что это камера Бишопа. Я не узнал его фамилию, потому что никогда прежде не встречал ее упоминания.

Я не видел Бишопа со своего второго рабочего дня, но это не означало, что я перестал думать о нашем маленьком разговоре из-за баскетбольного мяча и о том, как он не забыл поблагодарить меня перед моим уходом.

Почему-то этот момент запомнился мне и изменил мое восприятие этого гиганта из Б21.

Эзра заколотил кулаком по двери камеры Бишопа и гаркнул:

— Посещение. Оторви задницу и раздевайся.

Я покосился на рычащего охранника, но прикусил язык и подавил желание сказать ему остыть. Я встал у второго окошка в камеру Бишопа и заглянул внутрь, приготовившись проводить осмотр. Бишоп читал — опять. Книжный червь во мне хотел узнать, какая литература интересовала мужчину вроде него. Но мы тут не поболтать пришли, и Эзра мне быстро напомнил об этом.

— Шевели задницей, Бишоп. Нет у нас времени торчать тут с тобой.

Бишоп поднял свое огромное тело на ноги и повернулся лицом к двери. Наши взгляды встретились и задержались на мгновение; мы словно обменялись безмолвным приветствием перед тем, как этот твердый взгляд, который я помнил со своей первой недели, скользнул к Эзре. Он сделался мрачным и угрожающим. По-своему пробирающим до костей.