За решеткой - Никки Джеймс

В пятницу перед моим выходным Хавьер застал меня, когда я уже доставал рюкзак из шкафчика в конце моей смены. Я не работал с ним после той первой недели месяц назад, и это разочаровывало, поскольку он был неплохим парнем, с которым я не прочь подружиться. Мы много раз виделись мельком, и это уже плюс.

— Эй, приятель, есть планы на выходные?

Я закинул рюкзак за плечо и захлопнул шкафчик, после чего запер замочек.

— Не особо. Думал приготовить что-нибудь на гриле и разобрать последние коробки. Если уж совсем вдохновлюсь, займусь покраской стен.

— Все еще разбираешь вещи?

Я усмехнулся.

— Ага. Самые нужные вещи уже разложил, а с остальное оставил на потом.

— Ну, если нужна помощь, я не против. Сомневаюсь, что умею обращаться с кисточкой, но могу попробовать. Я хотел пригласить тебя к себе попить пива, но если ты планируешь готовить на гриле, то я не откажусь ни от чего жареного. Пиво я могу и к тебе принести.

— Было бы здорово. Я буду рад компании. Но ты не обязан помогать с покраской, я не буду просить тебя о таком.

Мы обменялись номерами и вместе пошли на парковку.

— Ну так как дела? Все нормально? Работа нравится?

— По большей части да. Реальных проблем нет. Жалоб тоже нет. Ребята неплохие и помогают, — за исключением Эзры, но я решил не жаловаться на коллег, пока не узнаю их получше. Может, у Эзры просто выдалась дерьмовая неделя или какие-то проблемы в личной жизни. Я не хотел судить кого-то по первой встрече.

— Все ребята вполне неплохие. Есть некоторые... — Хавьер умолк и пожал плечами.

— Но ведь такие везде есть?

— Кто бы сомневался.

— Кто бы, да не я, — я показал на свой джип. — Значит, завтра вечером? В пять нормально?

— Идеально. Скинь свой адрес сообщением, и мы с холодным пивком будем у тебя.

Мы стукнули кулаками друг о друга, и Хавьер пошел к своему грузовику.

Дорога домой становилась знакомой, а значит, мне уже не надо было так много внимания уделять маршруту, и можно было подумать о моем дне, неделе и вообще о происходящем.

Поведение Эзры беспокоило меня во все дни, что я с ним работал. Я за годы работы встречал и других надзирателей, которые грубо обращались с заключенными, но это не означало, что я соглашался с таким, или что мне это нравилось. Мысли об Эзре быстро сменились мыслями о Бишопе и визите его бабули.

Я гадал, что это были за снимки. Такие, что заставили здоровяка плакать. Я гадал о том, что связывало его с этой женщиной. И наконец, уже не в первый раз я задался вопросом, что он совершил, чтобы оказаться в камере смертников.

Мой интерес и любопытство к этому мужчине начинали меня беспокоить.

Сколько бы я ни говорил себе, что не надо узнавать его историю, какая-то часть меня считала, что это стоит сделать. Сам того не планируя, я начал питать слабость к этому заключенному и уже не считал его грозным или запугивающим, а это огромная проблема. Мне надо напомнить себе, что он опасный преступник, и не позволять себе вестись на эту личину нежного, мягкого человека, проливавшего слезы за разговором с пожилой старушкой.

Некоторые надзиратели привязывались к заключенным или дружили с ними. Это всегда плохая идея, но иногда это становилось неизбежным, когда ты день и ночь проводил рядом с этими заключенными. Особенно если они цеплялись к тебе, болтали, делились прошлым. Их истинная природа пряталась за фальшивым фасадом, и большинству людей сложно было подавить в себе сочувствие. Я всегда считал, что мне хорошо удается отстраниться. По какой-то причине Бишоп пробрался ко мне под кожу, и это странно, потому что наше общение сводилось к минимуму. Но было в нем что-то.