За решеткой - Никки Джеймс

Он невиновен. Я готов был поспорить на свою жизнь.

***

Новые условия оказались не самыми ужасными. Наступил декабрь, с Бишопа сняли ограничения. Мы виделись еженедельно, я каждый раз приносил фотографии, как это раньше делала его бабушка. Мы болтали обо всем и ни о чем. Он чаще улыбался и делился тем, с каким нетерпением он ждал моего визита каждую неделю.

Хавьер докладывал, что в период между нашими визитами Бишопу также лучше. Хавьер был моими глазами внутри. Я не мог находиться в той секции, но он держал меня в курсе.

— Вчера мне написал твой брат. Что бы там ни творилось со страховкой, все решилось. Он организовал, чтобы твою долю денег перечислили на отдельный счет, а не к твоим тюремным активам. Если сделать так, то большую часть заберут. Джален — совладелец счета, и он решит вопрос с банком, чтобы аванс перечислили адвокату. Там оказалась полная сумма. Наверное, мне придется принести тебе бумаги или какое-то одобрение на снятие средств, но я об этом позабочусь.

Бишоп слушал, переваривая детали. Я держал его в курсе происходящего. Когда он возразил против того, чтобы я вносил половину аванса, мы спорили. Как оказалось, мне и не придется. Последние недели я откладывал деньги и набрал неплохую сумму, но теперь ее можно оставить как подушку безопасности.

— Так что будет, когда она получит деньги?

— Тогда она начнет готовить апелляцию. Все будет железобетонно. Она проследит, чтобы ее точно не отклонили.

Он кивнул.

— Ладно.

— Она сказала, что потребуется время. Будь терпелив.

— У меня в принципе нет ничего, кроме времени, босс, — я выгнул бровь, и он улыбнулся, поправившись: — Энсон.

Ему сложно было избавиться от этой привычки. Я поддразнивал его и поправлял, но по правде говоря, не возражал против прозвища. Это была наша фишка. Он не считал меня кем-то высокопоставленным или начальником для него, и это лишь ласковое обращение, прижившееся между нами.

— Как Джален? — спросил он, изучая свои ладони.

— Похоже, он приходит в себя. После смерти близкого о многом надо позаботиться.

— Он один? У него есть девушка или еще кто-то, на кого можно положиться?

Я закусил нижнюю губу, колеблясь.

— Его поддерживают. Было бы здорово, если бы у него была еще и семья.

Бишоп покачал головой, отвергая эту идею так же быстро, как я ее предложил. Каждый раз. Он был настроен непреклонно. Хотелось бы мне знать, почему. Эти два брата как никогда нуждались друг в друге, но оба не соглашались на контакт.

— Ты принес еще фотографии пиццы? — спросил Бишоп.

Я улыбнулся и открыл принесенный пакетик.

— В этот раз без пиццы, но я выходил вечером на пробежку, и весь город сиял рождественскими огнями, так что я сфотографировал это. Подумал, что ты бы хотел увидеть праздничное веселье.

Я показывал ему фотографии Рождества в маленьком городке Оналаска. Фонари, обернутые гирляндами, венки на входных дверях, витрины магазинов с великолепными зимними декорациями. В этом году я решил поставить елку в своем доме, чего никогда не делал, будучи холостым. Я сделал это для Бишопа, чтобы принести ему частицу Рождества и показать, какой может быть жизнь, если он выйдет на свободу.

Его глаза словно остекленели, пока я по одному прикладывал снимки к плексигласовому окну. Он дотрагивался до них, запоминал. Он говорил, что рисовал наброски на стенах, как делал это с фотографиями, которые приносила ему бабушка.

Закончив с дюжиной снимков, я положил их обратно в пакетик и посмотрел на Бишопа через окно. Наш магнетизм был как никогда силен. Тяге сложно было сопротивляться. Но пока нам надо быть осторожными. В комнате не было надзирателей, но они в любой момент могли заглянуть в окошко со стороны Бишопа. Это было уединение, но в то же время нет.

Бишоп положил ладонь на стекло и прошептал в трубку.

— Я хочу дотронуться до тебя. Я скучаю по этой связи.