Рембрандт - Аким Волынский

Некоторые портреты совершенно в духе Рембрандта. Так лейденский эскизный портрет на дереве 1643 года принадлежит, несомненно, целиком кисти мастера. Современному художественному сознанию эскизные наброски говорят иногда больше, чем глазные разработанные и вылизанные произведения. Известно, как мало значения придавал, например, Гольбейн Младший своим портретным эскизам углем, хранящимся ныне в Виндзорском замке, а между тем, по всеобщему признанию, эскизы эти являются непревзойденными перлами портретного творчества. Мы уже видели, до какой степени портретные наброски Ван-Дейка ценнее и интереснее для нас его законченных картин. О великом значении винчианских эскизов и говорить не приходится. Излишне упоминать и об эскизных портретах Давида или Энгра. Вкус к эскизам и рисункам сделался до такой степени господствующим, что мы присутствуем при комическом явлении, когда второстепенные художники, идя за эстетикой века, выпускают в свет незаконченные кистью или иглою произведения, полагая этим обстоятельством возбудить к ним особенный интерес. Но необходимо быть мастером вообще большим и содержательным, чтобы первоначальный набросок действительно мог захватить. Эскиз в живописи – это та же новелла, тот же фрагмент в литературе, смешные у посредственностей и ценные у художников слова, равно богатые формою и содержанием. Стремление к эскизу замечается даже и в музыке, где уже давно для многих любителей этюды Шопена представляются самым драгоценным из всего, что дал нам этот польский гений. Почти вся новейшая музыка эскизна, при сложности своих конрапунктических фигур и при необычайном богатстве технических средств. Жизнь разрывается на части и каждая часть живет. Это растерзанный Дионис, умирающий и воскресающий одновременно. Некогда масса была важнее отдельного человека, и мы имели тогда широкие полотна, эпопейные картины, монументальные романы, большие оратории и симфонии. Потом пришло время, когда человек поднялся над хаосом себе подобных, и родилась новелла, беглый офорт, индивидуальная симфоническая картина Рихарда Штрауса. Течения мировой истории меняются и изобразительное искусство всегда служит отражателем очередных волн.

Лейденский эскиз в самом деле замечателен. От него нелегко оторваться. Выражение душевной и умственной муки в лице захватывают. Вместе с тем передано что-то глубоко человеческое. Это произведение относится к тем перлам Рембрандта, где каждый нерв трепещет. В законченном произведении трепет исчез бы. Картина выиграла бы в живописности, но потеряла бы в пафосе. Густая тьма и рассеянный свет сплелись вместе в чудесный аккорд. Получилось какое-то лунное видение в тумане.

Весьма замечательны и два других портрета, филадельфийский и лондонский, оба 1645 года, особенно лондонский. Здесь светотень господствует исключительно. На почти черном фоне дерева выделяется ярко освещенная часть лица. Вот где светотень является патетическим нимбом, схваченным из глубин символической философии того времени. Художник говорит во мраке: Fiat lux[85], и мы видим лицо. На лондонском портрете это лицо высматривает из тьмы настороженно и неподвижно. Под скулою похудевшего лица легла характерная тень. Слегка освещена борода. Но лицо с темными впадинами глаз слепит и сияет. Портрет замечателен, особенно одною своей чертою. Не всякий художник умеет изображать движение, но и далеко не всякий способен представить длительный покой, биомеханические живые стоящие сюжеты. В лондонском портрете впечатление бездвижности достигнуто в полной мере. Лицо глядит из мрака, не колеблемое ничем.